Хостинг от uCoz
Главная |
Начало раздела |
Можно высказать гипотезу, что женское
вообще единственный пол, а мужское
существует лишь благодаря сверхчеловеческому
усилию в попытке оторваться от него.
Стоит мужчине хоть на миг зазеваться –
и он вновь отброшен к женскому
Ж. Бодрийяр
Гендерные исследования как новое междисциплинарное научное направление сформировалось на рубеже 70-х и 80-х годов XX столетия. Основой возникновения этого направления послужили актуализированные в 60-е годы исследования женской истории, в которых господствовали две основные установки. Первая отражала идеи восстановления исторической судьбы женщины, написания ее особой истории. Понятно, что ограниченность этого направления обнаружилась в доминировании описательного подхода, а также в асимметрии по отношению к мужскому полу. Вторая установка опиралась на феминистские теории неомарксистского содержания и, исходя из них, стремилась объяснить наблюдаемые в истории и культуре оппозиции мужских и женских интересов.
Заданное обоими направлениями обновление феминистской теории в целом, подключение междисциплинарных исследований для расширения методологической базы привело к появлению новых определений самих понятий «мужского» и «женского», новых объяснительных моделей, в фундамент которых закладываются не биологический и психологический детерминизм, а социокультурные предписания, нормы и контроль. На их основе создаются матрицы гендерного статуса, гендерной иерархии, гендерной модели поведения. Гендерная методология позволяет не только выявить различия социокультурных сценариев половых ролей, но и увидеть, насколько они конструктивны или деструктивны для личности и общества.
Задача гендерных исследований осознавалась не только как восстановление истории двух полов, но и как попытка сквозь призму именно гендерных отношений рассмотреть социальную историю в целом. Выделяется такое новое научное направление как гендерная история, которое исходит из того, что бинарная оппозиция мужского и женского, иерархия полов, воспроизводимые в истории, социокультурно детерминированы, что в свою очередь ведет к пересмотру общей концепции исторического процесса.
Введение в научный оборот новой концепции привлекло внимание исследователей самых разных отраслей науки. Связано это с тем, что гендерная модель исследований предполагает учет следующих основных комплексов: культурологического, который включает в себя набор культурных традиций, символов, мифологем; нормативного, который задает нормы их считывания через религиозные, правовые, педагогические, политические системы; социального, состоящего из больших и малых социальных групп и организаций, где происходит как гендерная идентификация, так и реализация гендерного сценария; индивидуально-личностного, который также конституирует параметры самоидентификации личности. Таким образом, мы видим, что гендерные исследования включают в себя широкий спектр междисциплинарных исследований историков, социологов, психологов, биологов, культурологов, философов, этнографов, антропологов и пр.
И, хотя само понятие и вызывает значительные дискуссии, но уже прочно вошло в научную терминологию, когда вопрос касается исследований полоролевых стереотипов и установок, стандартов, многообразия мужского и женского поведения, предписываемого обществом, социокультурными нормами.
Если пол ( sex ) означает совокупность биологических характеристик, отличающих самцов от самок, то гендер ( gender – англ., от gens – лат.) подразумевает совокупность поведенческих или психологических свойств, которые ассоциируются с маскулинностью и фемининностью и обозначают в узком смысле социально детерминированные роли и предписания мужчин и женщин. Синонимом понятию гендера можно считать понятие социальный пол , который рассматривается в одном ряду с такими измерениями как возраст, классовая принадлежность, социальный статус и др. Статус гендера включает ресурсы и возможности пола в освоении профессиональной деятельности, доступа к власти, стереотипов поведения, распределения семейных ролей. Гендер является исторически и культурно обусловленной матрицей, в которой закодированы посредством мифов, символов и знаков социальные предписания для личности.
Главным в открытии понятия гендера можно считать то, что ставится под сомнение существование какой-то особой женской природы за пределами физиологии. И возникает ситуация, когда любые рассуждения об особенностях женской природы могут рассматриваться как проявление интеллектуального сексизма. Такая женщина есть фантазм, который создало «для своего удобства маскулинно ориентированное общество» [1]. На самом деле, как предлагает вслед за Фрейдом Лакан, «в психике вообще нет ничего, что позволило бы субъекту определиться как существу мужского или женского пола» [2]. А мы можем вести речь лишь об эквивалентах активности – пассивности, которые для образов мужского и женского не являются ни обязательными, ни исчерпывающими.
Говоря о гендере, мы имеем в виду «фундаментальное измерение социальных отношений, укорененное в культуре» [3], в содержании которого наличествуют как характеристики устойчивости, так и характеристики изменчивости, отражающиеся в многообразии разных возрастных, религиозных, этнических и социокультурных срезов общества.
Пол ( sex ) автоматически задает некие биологически обусловленные параметры судьбы человека и в этом смысле и мужчина и женщина равноправны. В равной степени кодируются и параметры гендерной идентичности мужчин и женщин, которую и те и другие в процессе гендерной социализации должны обрести. Усвоение гендерных стереотипов личностью происходит в течение всей жизни через бессознательное и пассивное усвоение культурных образцов (первичная социализация), а также посредством познания, освоения и творческого преобразования окружающей среды (вторичная социализация).
Важнейшими агентами социализации выступают семья, референтные группы, средства массовой информации, образовательные учреждения, значимые личности, которым человек невольно или вольно стремиться подражать. Исследователи отмечают, что с самого раннего возраста формирование половой идентичности у мальчиков необходимым образом связано с обособлением и индивидуализацией. У девочек же формирование половой идентичности не зависит от проблемы индивидуализации, а скорее ориентировано на социальные и личные взаимоотношения. Уже в этой фазе предписывается соответствие либо маскулинному набору, в который входит в первую очередь обособление и утверждение границ своего «Я»; либо фемининному, который включает способность к эмпатии и сопереживанию.
Гендерно-ролевая социализация, которая продолжается на протяжении всей человеческой жизни, формирует гендерные стереотипы, часто действующие как социальные нормы. Асимметрия гендерных отношений в современном обществе предстает как отношение различий, основанных на неравенстве возможностей. Средства массовой информации сегодня усиливают это неравенство тем, что активно эксплуатируют сексуальную составляющую образа женщины. Реклама, телесериалы, шоу-программы рисуют портрет сексуально привлекательной, но достаточно ограниченной самки.
Упомянутая гендерная идентичность является, по мнению исследователей, фундаментальным чувством своей принадлежности к определенному полу [4]. Причем, типизация пола не привычно бинарна, а включает в себя не только мужской и женский, но и «третий» пол, который по данным этнографов во многих культурах не только признается, но и имеет специальные социальные ниши. Гендерная идентичность предполагает самоосознание себя тем или иным полом и принятие на себя в рамках гендерного коридора предполагаемых социальных ролей и моделей поведения. Согласно теории гендерной системы, предполагается измерение гендерных аспектов в различных сферах жизнедеятельности человека, группы, общества; иерархия ролей в них по гендерному признаку.
В рамках гендерной системы реализуется так называемый «гендерный контракт», когда полу предписываются определенные стереотипы поведения и построения взаимоотношений. Здесь возможна как диспропорция в сторону преимущества одного пола над другим, так и выравнивание, по крайней мере, на уровне декларирования равных прав и возможностей. На протяжении истории человечества гендерный контракт хотя и предписывался равно как мужчине, так и женщине, однако характеризовался и продолжает характеризоваться гендерной асимметрией в сторону дискриминации социальных прав женского пола. Объясняли это в первую очередь дихотомизмом полов, который задан уже самим половым диморфизмом. Современная биология хотя и подтверждает наличие значительных различий между полами, но считается необоснованным абсолютизирование влияния этих различий на эффективность жизнедеятельности личности в социальных сферах.
Принятие и исполнение гендерных ролей означает, что субъект соответствует тем нормативным предписаниям и ожиданиям, которые выработаны и транслируются культурой. Механизмы трансляции весьма многообразны, особенно в современном мире, когда не только пространство рода, племени, семьи участвуют в социализации личности, но множество больших и малых социальных групп, в которые включен субъект. Гендерная идеология формировалась не только посредством разнообразных форм дискурсивного конструирования, но и посредством общественной практики, через знаковые системы, язык, литературные произведения. Сама культурно – историческая матрица содержит тщательно проработанный текст гендерного контракта, где гендерные роли маркируются посредством искусства, литературы, средств массовой информации, политических идеологий. Так называемое «правильное» поведение мужчин и женщин всегда должно было соответствовать критериям маскулинности и фемининности. За этим тщательно следили как родители только что родившегося малыша, так и политические системы. Гендерная система обладает значительной устойчивостью в рамках культурологических ценностей, но подвержена трансформациям в условиях смены культурной парадигмы.
Для оценки существующего положения в мире мужчин и женщин служит так называемая гендерная картина мира , которая понимается как «упорядоченная непротиворечивая и внутренне связная, структурированная совокупность существующих в обыденном сознании социокультурных ориентаций, ценностей, установок, идеалов, в которых находит отражение социальная дифференциация полов» [5]. Наибольшее внимание привлекает сложившаяся еще на заре истории дихотомия публичного и приватного в оппозиции мужского и женского. Неравенство полов относительно этих основных сфер жизнедеятельности отражало положение каждого пола относительно власти, престижа, собственности.
Социальный порядок основывался на гендерных различиях, которые обосновывались заданными биологическими различиями полов. В специфике и структуре экзистенциальных отношений между мужчинами и женщинами традиционно воспроизводилось представление о женщине, как о «втором поле». Самим мужчинам это казалось обоснованным, и редкий мыслитель мог подвергнуть достоверность доказательств в пользу дихотомии полов. Господствующий и в современной культуре маскулинизм настолько «универсален и всепроникающ, что никто не замечает его влияния» [6]. Быть мужчиной не означало обладать какой-либо спецификой, а означало быть в праве. Неправой в истории культуры всегда выступала женщина. Ее «неправота» широко маркировалась в повседневности пословицами, сказками, анекдотами. Понятие «женская логика» означает для говорящего и слушающего, что речь идет о заведомо ущербной по отношению к идеальной мужской логике.
Бодрийяр считает, что попытки демаркации могут рассматриваться как индетерминированность пола в принципе. Он подчеркивает, что нет ничего менее надежного сегодня, чем пол, так как утверждение женственности соответствует катастрофе принципа реальности пола и переходу его в гиперреальность. На протяжении более 2-х тысяч лет в оппозиции мужское/женское доминировал известный девиз античности, что «Дом – мир женщины, мир – дом мужчины». В ситуации постмодерна происходит активное вторжение женщины в публичные сферы жизнедеятельности общества, что заставляет выстраивать новые сценарии отношений, использовать иные стратегии и тактики, в том числе, и в приватных сферах семьи и сексуальности.
Долгое время по утверждению Фрейда мы имели дело только с одной сексуальностью – мужской. Никакого иного либидо в культуре не признавалось. Вся сексуальность была сконцентрирована вокруг фаллоса, имени отца. Деррида, говоря об этом, пускает в оборот термин «фаллогоценризм». И попытки говорить об иной немаркированной фаллическим культом, сексуальности неизбежно приведут, по мнению Бодрийяра, к тому, что, либо женственность будет поглощена мужественностью, либо сама структура пола свалится на нулевую ступень и не будет ни мужественности, ни женственности. Иначе говоря, женственность, сменив мужественность, завершит эпоху определенности понятия пола.
Потери для женщины в ситуации противопоставлении себя мужественности, отвержения своей судьбы, заданной анатомией, Бодрийяр видит в том, что женщина теряет свою власть, силу своей женственности, которая в ее соблазне. В рамках соблазна все знаки обратимы, ускользают все формы власти, анатомия обращается в видимость, и сама «женщина – ничто и что как раз в этом ее сила» [7]. Именно соблазн противостоит анатомии как судьбе. И именно соблазн женственности, для Бодрийяра, представляет господство над символической вселенной, тогда как власть фаллократическая – всего лишь господство над реальной. Поражая глубину мужского, никогда не оказываясь там, где ее пытаются мыслить, женственность реализуется в других формах господства и власти.
Вся философская мысль, религиозная и правовая системы, общественная мораль, образование и культура воспроизводили и закрепляли отличие женского от мужского. Религиозные, научные, философские трактаты нормировали поведение именно женщин, тщательно воспроизводя именно мужской взгляд на различия полов. Мужчина не пишет о себе, не говорит о себе. Говоря о себе, он видит себя уязвимым – здесь вечный страх быть слабым, проигрывать перед противником, в лице коего мужчина имеет весь мир. Но мужчина охотно говорит о женщине, о женском, о вечной женственности. Женщина один из важнейших конкурентов. Поэтому женщина должна быть дискредитирована. Больше он говорит, дискредитируя женское, противопоставляя женскому мужское, причем, мужское не описывается, но наличествует как нечто совершенно очевидное, ясное, превосходство которого не требует доказательств. И в этом смысле мужчина говорит и о себе.
Доказательством превосходства служит сам факт того, что мужское не женское. Мужское совершенное. Текстами о женщине он стремится подчеркнуть несостоятельность женского, худшесть женского. Тщательно анализируя биологические, физиологические, психические особенности женщин, имея в виду, что во всем этом уже заложены признаки, свидетельства ущербности женского, он как бы объясняет этим положение женщин в истории цивилизации, обосновывает доминирования мужчин в социуме. Здесь мужчина попадает в противоречие. Женщина есть источник наслаждения и удовольствия. Женщина излучает «некий свет, дающий силу, отвагу и стимулирующую к действию: она – генератор мотиваций и действий» [8].
С другой стороны, мужчина не существует вне контекста женщины. Начиная с того, что он рожден женщиной, и он вскармливается женщиной, материнской грудью. И в этом смысле избавиться от этого контекста он не может самим рождением, самим фактом прихода в этот мир. И вопрос Бодрийяра: «А существовала ли вообще когда-либо фаллократия?» [9] уже не кажется таким неожиданным. И может быть действительно «универсальный дискурс о неравенстве полов» есть обманка, за которой искусно скрывается господство женского, на фоне которого «мужское всегда было только остаточным, вторичным и хрупким образованием» [10]. И «фаллическая твердыня» являет собой пример укрепления – ухищрения против тотального превосходства женского плодородия, зависть к которому неистребима и некомпенсируема никакими атрибутами власти.
Единственный случай, когда женщина в контексте мужчины, — это библейский сюжет сотворения Евы из ребра Адама. Мужчины используют этот момент для обоснования того, что она есть часть мужчины, чем и принижена. Большинство мифов о второсортности женщины основываются именно на этом сюжете. Им же частично отрицается и обесценивается способность женщины давать жизнь (она сама из ребра, и проклята на муки в родах). «Уже сам вид женской фигуры показывает, что она не предназначена для слишком большого труда ни духовного, ни телесного. Она отбывает обязанность жизни не действительным, а страдательным образом: муками родов, заботами о детях, подчиненностью мужу» [11].
Авторитет авторов, несомненно, делал авторитетными и сами идеи, которые затем закреплялись и воспроизводились в истории через общественную идеологию, право и государственную политику. Мы редко можем встретить принципиальные расхождения в этих идеях. Вне зависимости от того, являлись они жестко уничижительные по отношению к женщине и ее назначению или признавали некоторую целесообразность и необходимость существования женского пола в природе, все они единодушно сходились в том, что функциональность женщины может и должна реализовываться только в приватной сфере семьи, а место мужчины – публичная сфера, где он реализует себя через атрибуты властного доминирования и престижа. Вытеснение женщин из публичной сферы исключительно в сексуально-репродуктивную и сегодня имеет своих сторонников.
Чаще всего говорят о двух диаметральных картинах мира, по которым в первом случае мужчине отводится доминирующая, активная роль, женщине же предписывается подчинение, пассивность и замкнутость на семье. Ключевыми понятиями, которые разрабатывались и закрепляли гендерную асимметрию, – это культ семьи и женской верности-чистоты, которые являлись «своеобразной ортодоксией общественного сознания» [12]. Здесь должна соблюдаться строгая иерархия ролей, и называют ее традиционно-патриархатной . Место женщины закреплялось исключительно в приватной сфере: семье и домашнем хозяйстве, где предписывалось исполнять репродуктивную и обслуживающую роли.
Приверженцы ее убеждены, что не стоит терять деление на мужские и женские роли (мужчина – добытчик, защитник; женщина – мать, жена). Следует ограничивать участие женщин в некоторых видах общественной деятельности (армия, политика). Для самореализация ей совсем не обязательно быть лидером – полноту и счастье жизни она способна ощутить, выполняя свои традиционно семейные роли. Мотивируется это также и отсутствием у женщин (наличием у мужчин) особых качеств для социально-общественной деятельности.
Гендерные стереотипы в системе патриархатной картины мира декларируются следующими тезисами.
• Главное для женщины – семья, материнство, забота о других. Именно эти направления должны быть для нее важнейшими. Женская любовь – это растворение в любимом человеке, жертвенность, отказ от своего мира.
• Повышение престижа роли домохозяйки. Для женщины вполне достойно здесь самореализовываться. Следовательно, социальная политика должна быть направлена на освобождение женщины от необходимости работать в общественной сфере.
• Устойчивость и надежность семьи зависит от наличия в ней опоры и главы в лице мужчины. Главное для него – работа, дело. Жена – его «тыл», который обеспечивает мужу условия для реализации его ролей.
Другая картина мира ( феминистская) базируется на отрицании неравноправия позиций мужчин и женщин и не предполагает жесткого закрепления ролей по полу. Самореализация женщины в рамках феминистской картины мира не ограничивается лишь внутри и около семейным полем.
Гендерные стереотипы здесь выглядят следующим образом.
• Современное общество не должно сохранять жесткое разделение и закрепление ролей по полу. Нет «мужских» и «женских» сфер. Природа и личность женщины, так же как и мужчины позволяет ей эффективно справляться с различными социальными ролями. Мужчины не должны доминировать в обществе. Во всех сферах общественной жизни должно быть равное представительство каждого пола, или, по крайней мере, не должно быть дискриминации по полу.
• Постулат, что семья, материнство, забота о других – главное в жизни женщины, отрицается. Потребности женщины могут и должны лежать во всех сферах социальной и общественной жизни. Доминирование семьи возможно лишь как акт ее осознанного выбора, а не в рамках предписанного обществом стереотипа. Жена не подчиняет свои интересы интересам мужа, свободное время использует сообразно собственным планам. Жертвенность отрицается.
• Отвержение роли домашней хозяйки, которая представляется как незавидная и не престижная. Социальная политика должна строиться на приоритетах освобождения женщины от рутинных семейных функций.
• Отрицается безусловная важность роли мужчины, как главы семьи. Не суть, чей доход является основным для семьи. Надежный «тыл» обеспечивается обоими партнерами и каждый из них самореализуется в профессиональной сфере.
Таким образом, в рамках феминистской картины мира женщина может реализовываться вне семьи, а, следовательно, допустимо поведение, когда в жертву самореализации приносятся отношения с близкими, снижение уровня ответственности за свои внутрисемейные роли. Кроме того, здесь наблюдается отказ от двойной морали. Оценивать поведение и поступки следует, не исходя из половой принадлежности их совершившего, а исходя из сути поступков. Например, курение вредно как для мужчин, так и для женщин, и в этом смысле, осуждению подлежат и те, и другие в равной степени.
Доминирующий гендерный контракт на постсоветском пространстве, особенно в европейской части – это работающая женщина в сочетании с ролью жены, матери, хозяйки дома. При этом за пределами дома ей следует быть труженицей, но не следует строить карьерных планов профессионального роста и самореализации в социальной сфере. Особенно это заметно во властных и политических сферах, где монополией на политическое пространство России обладают мужчины. Причем, отмечается тенденция снижения доли женщин в высших эшелонах власти. Женщины в российском парламенте составляют лишь менее 8%, это один из самых низких показателей среди развитых стран. Да и в самой России в 1980-1985 гг. в Верховном Совете РСФСР женщины составляли 35% депутатов.
Справедливости ради следует сказать, что примеров государств, где женщины находятся на высшей ступени социальной стратификации немного. Можно лишь указать на социально ориентированные скандинавские государства, в которых представительство женщин во властной и политической элите приблизительно равное с мужчинами.
Для России работает стереотип «женщина–матушка», а матушка домовита, заботлива, обременена детьми. У женщины «Волос длинен - ум короток», да и «Баба с воза, коню легче» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Для жителя страны с глубокими патриархальными традициями женщина не может символизировать власть и не идентифицируется как успешный политик. С женщиной не связывают идеальные представления о лучшем обустройстве государства, да и на фоне свободного от «чадо-вынашивания», «чадо-рождения» и «чадо-воспитания» мужчины, динамичного и агрессивного, она явно проигрывает. Большинство россиян не видят в низком политическом статусе женщин социальной несправедливости и максимум, чего ждет от женщины-депутата, это социальной заботы и лоббирование вопросов по охране и защите социально незащищенных слоев населения.
Кроме того, ограничение доступа фиксируется не только на уровне количества, но и на уровне качества. Женщине во власти традиционно «дарят» портфели в системе образования, социальной службы, здравоохранения, семейной политики. Правда, именно эти блоки сегодня «выдвигаются на первый план в связи с рисками и изменением ценностей постиндустриального общества» [13]. В этом контексте женщина становится ответственной за важнейшие сферы жизни социума.
Для современных мужчин и женщин актуализируется задача деконструкции сложившихся и реконструкция новых представлений, которые посредством «шумов» (термин Деррида) жестко детерминируют гендерную картину мира. И задача восстановления первоначального смысла речи «голоса», очищения его от «шумов», которые затрудняют выход в альтернативные способы мышления.
Именно деконструкция текстов в соответствии с методологическими установками постструктурализма позволяет обнаруживать «патриархатный» характер историко-культурной системы, в которых вопроизводится традиция маркировки образов мужчин и женщин и отношений между полами. Для Бодрийяра, как и для Деррида феминизация есть децентрализация относительно утвердившихся стереотипов культуры, когда женственность своей неопределенностью «расшатывает половые полюса» и не просто противостоит мужскому, а вообще упраздняет различимую оппозицию и «завтра может воплотиться в фаллократии женской» [14]. Для постструктуралистов понятие феминности скорее отождествляется не с понятием женственности, а означает лишь склонность к тем или иным стилям письма, которые объясняются не различием полов, а доминированием патриархальной идеологии.
Для феминистских же исследователей феминность означает «способ обретения женщиной своего «голоса» в культуре, своей культурной идентификации, собственного места в культурном пространстве» [15].
Было бы неправильным утверждать, что сложившаяся в истории культуры дихотомия полов поставила мужчину исключительно в выигрышную позицию. Следует вести разговор и об ограничениях, накладываемых традиционной мужской ролью, т.к. «взаимосвязанная природа мужских и женских ролей подразумевает, что изменения в одной из них непременно должны сопровождаться изменениями в другой» [16].
Мужчины постоянно сталкиваются с трудностями, которые определены самим содержанием роли. Несмотря на то, что в основе всех научных исследований и идей лежит как норма мужское, однако наука никогда не обращалась к специфическим переживаниям мужчин, не рассматривала мужчину как объект исследования. Мужчины находятся под постоянным нормативным и информационным давлением, которое предписывает им воспроизводить только маскулинные характеристики. Общество поощряет за гендерно - соответствующее поведение и осуждает за отход от него.
Идеология мужественности ( masculinity ideology ) включает в себя три ключевые нормы, соответствие которым детерминирует как уровень удовлетворенности своей судьбой самого мужчины, так и оценку его состоятельности обществом. Хотя требование соответствовать всем трем нормам подразумевает их равнозначность, но мы в первую очередь скажем о норме статуса , которая означает, что мужчина должен стремиться завоевывать статус и уважение других. Данная норма конструируется вокруг богатства, власти, положения в обществе и сверяется по способности мужчины удовлетворять материальные потребности своей семьи.
Норма твердости предписывает соответствовать образцам умственной, эмоциональной и физической твердости. Она конструируется вокруг физической силы, высокой биологической активности (потенции) и эмоциональной сдержанности. Насилие, в том числе и по отношению к женщине, является компенсаторной мужественностью в случае, если он не способен соответствовать этим требованиям.
Норма антиженственности предписывает избегать так называемых «женских» видов деятельности, поведенческих тактик и стратегий, которые маркируются как женские. Конструирование нормы происходит посредством выделения женского во второсортное, малозначительное и не престижное, исходя из осей оппозиции мужского/женского: норма/отклонение; сила/слабость; доминирование/подчинение; человек/сексуальность. Только мужское «знает надежный способ различения и абсолютный критерий истинности» [17].
Отметим, что традиционно в современных размышлениях о гендерных системах, конструктах, стереотипах и пр. более активно участвуют исследователи женщины, и акцент ставится на так называемый «женский вопрос». Особенно это заметно в российском научном поле. Было бы уместным предположить, что такая «гендерная избирательность» может обусловить специфическое восприятие гендерной темы среди ученых, да и в целом усложнить процесс объективного исследования на основе взгляда со стороны. Сошлемся здесь на слова К. Гиллиган о том, что «только в том случае, когда специалисты по изучению жизненного цикла разделят свое внимание пополам и начнут также жить жизнью женщин, как до этого они жили жизнью мужчин, их взгляды обогатятся жизненным опытом обоих полов и их теории соответственно станут более плодотворными» [18].