2. ПРОТИВОРЕЧИЯ МАТЕРИАЛЬНОЙ И ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ

В сфере материальной жизни происходит переработка вещества и энергии. Вроде бы очевидно, что люди для осуществления своей жизнедеятельности в целом « в первую очередь должны есть, пить, иметь крышу над головой и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой , наукой, искусством, религией и т.д.»[1] (курсив мой ? В.С.). Однако выделенные курсивом «в первую очередь» и «прежде чем» создают двусмысленность этого высказывания. Его можно понять так, как это принято в марксизме: материальное производство ? базис, а всё остальное ? надстройка, возникающая на его основе и обслуживающая нужды того социального статуса людей, который они получают в системе материального производства. Грубо говоря, это означает «жить для того, чтобы есть». Но если мы будем исходить из противоположного - «есть для того, чтобы жить», то материальная сфера воспринимается как элементарное необходимое условие нашего существования. Трудно писать стихи, когда человек умирает от голода. Но удовлетворение потребности в пище первоочередно в смысле неизбежности, но не в смысле значимости. Более того, материальная деятельность человека невозможна без её идеальных проектов, и, таким образом, материальная и духовная сферы пронизывают друг друга. В то же время и материальная деятельность не есть только средство для достижения высших духовных целей: вскапывая огород, человек не просто обеспечивает себя картошкой, но может выражать свой внутренний мир не меньше, чем, скажем, в искусстве или науке (пусть не всем это понятно, но есть и такие люди).

Материальное и духовное в жизни человека дополняют друг друга. И , хотя они переплетены, их раздельное рассмотрение не является «условным». Оно оправдано их вполне реальным функциональным различием: материальная деятельность непосредственно преобразует объективную реальность, в духовной сфере находит выражение и развитие субъективная реальность человека[2], и в обеих сферах так или иначе ощущается присутствие или отсутствие духа.

Примечания.

1 Энгельс Ф. Речь на могиле Маркса // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т 19. С. 350.

2 Например, в промышленности создается прибор для научно-исследовательской деятельности, и тем самым происходит определенное преобразование окружающей среды; в науке (духовная деятельность) этот же прибор используется уже для получения новой информации, проверки гипотез и т.д. В первом случае идеальный проект прибора служит материальному преобразованию, во втором ? материальная система обслуживает информационные процессы.

2.1 Материальная сфера

В материальной сфере самым непосредственным образом осуществляется воздействие искусственного, «второй природы» на естественную природу вне человека и в нём самом. Поэтому в ней наиболее наглядно проявляется фундаментальное противоречие искусственного и естественного. Чтобы понять его современные проявления, надо, хотя бы предельно кратко, проследить эволюцию материальной жизнедеятельности именно в свете эволюции её фундаментальных противоречий.

Выделим три основных этапа этой эволюции ? доиндустриальное, индустриальное и постиндустриальное общество и сравним их по следующим параметрам: 1)общий характер отношений с природой; 2)цель материальной деятельности и характер выражения в ней человеческих ценностей; 3)характер воздействия на природное и человеческое бытие; 4)место материальной деятельности в системе человеческой жизнедеятельности в целом; 5)характер духовной атмосферы.

В доиндустриальном обществе, в свою очередь, можно выделить две стадии: доцивилизационную (дикость и варварство в терминологии Л.Моргана и Ф.Энгельса) и начало цивилизации. Общим для них является характер отношений с природой и воздействия на неё. В доиндустриальном обществе человек защищается от природы и обладает минимальными средствами воздействия на неё: мускульная сила человека и животных, ветра и воды. В доцивилизационный период целью материальной деятельности является непосредственное удовлетворение минимальных человеческих потребностей, т.е. решение проблемы выживания (позднее многих утопистов будет преследовать соблазн объявить эти минимальные потребности «естественными»). Цивилизация начинается с появления прибавочного продукта, производство которого постепенно начинает доминировать над удовлетворением минимально необходимых потребностей. Соответственно происходит изменение базовых ценностей материальной деятельности: образно говоря, удачливый торговец и богатый землевладелец начинают теснить хорошего охотника и землепашца; не просто открытым для каждого способом получить необходимый продукт, но любыми средствами увеличить продукт прибавочный.

Средства воздействия на природу в традиционных обществах изменяются очень медленно, но возникающие неравенство и эксплуатация человека человеком требуют новых средств воздействия на человеческое бытие: ковка мечей догоняет, а порой и перегоняет ковку орал. На доцивилизационной стадии материальная деятельность естественным образом вписывается в систему жизнедеятельности в целом, переплетаясь с магией, религиозной обрядово-культовой деятельностью, следованием традициям и обычаям.[3] Цивилизация впервые ставит вопрос о том, что «важнее»: духовная деятельность, управление или производство материальных благ (вспомним философов, воинов и ремесленников Платона); в идеологии людей, принадлежащих к первым двум сферам, последняя надолго занимает низшее, обслуживающее положение. В то же время среди людей, осуществляющих материальную деятельность, если социальное положение не превращает их в рабов, остается естественная ориентация не только на удовлетворение потребностей, но и на самовыражение в целостном результате своей деятельности: мастер-ремесленник и крестьянин в этом смысле также чувствуют радость труда как и вольный охотник Дерсу Узала, их материальная деятельность духовна по своей направленности. Более того, цивилизация способствует не только социальному, но и психологическому разделению людей на тех, кто стремится к максимуму обладания и потребления (рабовладелец, феодал, сборщик податей, купец, ростовщик и т.д., которые являются таковыми, как сказал бы М.Вебер, не только по профессии, но и по призванию ), и тех, кто удовлетворяется естественным оптимумом. [4]

Что касается духовной атмосферы, то сейчас нет возможности останавливаться на далеком от решения вопросе о причинах её разного характера в доцивилизационных общностях (от почти «золотого века» до «каннибальской»), но цивилизация явно внесла элемент раскола внутри самых различных обществ, когда труд стал восприниматься как наказание за грехи и оказался чуждым для тех, кто не трудился свободно или был «свободным» от труда. Духовная атмосфера потеряла целостность, рай всеобщего единства оказался где-то позади (в мифах) или впереди (в мечтах и утопиях).

Однако полностью интенции цивилизации, как общества ориентированного на производство прибавочного продукта, реализовались только в индустриальном обществе. Надо отметить, что последнее не является единственно возможной формой развития цивилизации. Разделение труда и обладание частью общества свободным временем позволяло людям, неориентированным на максимум прибавочного продукта, сосредоточиться на осмыслении и преобразовании самого человека. Такова лучшая тенденция культуры Востока. Индустриальное же общество, ориентированное на максимизацию прибавочного продукта через покорение внешней природы, возникло на протестантском Западе и стало явлением глобального масштаба.[5]

Индустриальное общество сумело придать глобальный размах цивилизационной тенденции к максимизации прибавочного продукта. Это было сделано благодаря изменению средств воздействия на природу, что выразилось в переходе к машинному производству. Усиление человеческих возможностей с помощью машины позволило человеку изменить свою позицию в отношении к природе ? перейти от защиты к нападению и господству. Природа из темной силы «в себе» и из материнского лона превращается в средство, в резервуар «постава» (М.Хайдеггер) вещества и энергии. Возможности подчинения одних человеческих общностей и групп другим также приняло глобальный характер (насильственное открытие рынков сбыта, колонии, мировые войны).

Но самые глубинные изменения произошли на уровне обоснования целей и базовых ценностей материальной деятельности. Исторически эти изменения связаны с Реформацией в Западной Европе, наиболее выраженные последствия которой имели место в будущих США: именно туда эмигрировали наиболее радикальные протестанты-пуритане. В протестантстве активная деятельность по преобразованию мира была провозглашена более угодной Богу, чем молитвенное созерцание. Быстрое развитие производства и торговли увеличило прибавочный продукт и ассоциировало его с всеобщей денежной формой выражения. «Делать деньги» по максимуму оказалось самым богоугодным делом. Максимизация прибыли, безудержный рост капитала стал целью материального производства и внутренним призванием его организаторов: «Хозяйственному строю капитала необходима?преданность делу, ?служение своему «призванию», сущность которого заключается в добывании денег».[6]

В то же время непосредственные исполнители в результате растущего разделения труда становились «придатками машины» и окончательно отчуждались от труда, утрачивали ощущение его целостного смысла. Но и хозяева производства недолго держались на высоте пуританского аскетизма. Предоставим слово М.Веберу, проследившему этот процесс: «По мере того как аскеза начала преобразовывать мир, оказывая на него всё большее воздействие, внешние мирские блага всё сильнее подчиняли себе людей и завоевали наконец такую власть, которой не знала вся предшествующая история человечества. В настоящее время дух аскезы?ушел из этой мирской оболочки. Во всяком случае победивший капитализм не нуждается более в подобной опоре с тех пор как он покоится на механической основе. Уходят в прошлое и розовые мечты эпохи Просвещения, этой смеющейся наследницы аскезы. И лишь представление о «профессиональном долге» бродит по миру как призрак прежних религиозных идей?В настоящее время стремление к наживе, лишенное своего религиозно-этического содержания, принимает там, где оно достигает своей наибольшей свободы, а именно в США, характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной».[7] Это писалось в начале ХХ века. Рассматривая одну из возможных перспектив будущего, Вебер писал: «Тогда-то применительно к «последним людям» этой культурной эволюции обретут истину следующие слова: «Бездушные профессионалы, бессердечные сластолюбцы ? и эти ничтожества полагают, что они достигли ни для кого ранее не доступной ступени человеческого развития».[8]

Иными словами, активные предприниматели индустриального общества прошли путь от суровых служителей во славу Бога до трудоголиков, а затем ? до игроков и плейбоев. Исполнители же, благодаря общему повышению уровня жизни и увеличению свободного времени, в ещё большей степени сменили свои ценностные ориентации на потребительские: «хлеба и зрелищ» на уровне современного комфорта и «массовой культуры».

Я думаю, что было бы несправедливым не назвать ещё один, наряду с протестантством, духовный фактор этой эволюции. Речь идет о феномене «еврейства». Сразу же предупрежу читателя, что имеется в виду не чисто этнический, но культурный, аксиологический феномен. « Химерическая национальность еврея ? писал этнический еврей К.Маркс ? есть национальность купца, вообще денежного человека».[9] «Какова мирская основа еврейства? ? спрашивал Маркс. ? Практическая потребность, своекорыстие. Каков мирской культ еврея? ? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги». [10] Добавим к этому, что в немецком языке слово « Jude » употребляется не только для обозначения этнической принадлежности, но и в смысле «ростовщик», «торгаш».[11] М.Вебер отмечал чуждость хозяйственной этики евреев и пуританизма, их разную роль в развитии капиталистического этоса: «Еврейство находилось в сфере ? «авантюристического» капитализма: его этос был?этосом капиталистических париев; пуританизм же был носителем этоса капиталистического буржуазного предпринимательства и рациональной организации труда ».[12] Чтобы почувствовать эту разницу, сравните американского апостола протестантской этики Б.Франклина, который был не только ученым, но и предпринимателем и которому принадлежит известный афоризм «Время ? деньги», с «нашими» Березовским, Абрамовичем и т.п. Для пуританина деньги ? жертва на алтарь Бога. Для торгаша ? средство компенсации его маргинальной неполноценности, удовлетворения страсти к игре и властного самоутверждения. И такие деньги сами становятся для него богом. Думаю, что в США произошла эволюция, явно непредвиденная «отцами-основателями»: принцип « make money » в преобладающей степени приобрел эту последнюю аксиологическую основу; «еврейство» возобладало над пуританизмом (а в современной России эта тенденция причудливо переплелась с традициями воровского мира и продажного чиновничества).

В ускоренной эволюции индустриального общества произошли и значительные изменения в месте материальной сферы в жизнедеятельности общества в целом. Сначала эта сфера выходит на первое место, поскольку именно в ней осуществляется основной рост капитала ( в идеологии это выразилось в доминирующей роли экономического материализма). Но беспрецедентное увеличение производительности труда и массы дешевой продукции создает условия для возрастания свободного времени масс населения и его потребительских ориентаций. Это заставляет предпринимателей всё в большей степени переключать своё внимание с нужд производства на обеспечение сферы досуга, развитие «индустрии развлечений». С другой стороны в самом материальном производстве возрастает его наукоёмкость и уменьшается материалоёмкость: производство новой информации оказывается для него не менее значимым, чем определяемое ей преобразование вещества и энергии. Техника, как это предвидел ещё Маркс, становится «приложением науки» и, следовательно, происходит существенный сдвиг в соотношении материальной и духовной сфер жизнедеятельности в пользу последней. Начинаются разговоры о переходе к постиндустриальному или информационному обществу.

Но этот период связан отнюдь не только с возрастанием роли науки и сферы досуга. Индустриальное общество не просто бурно развивается ? оно переживает тяжелый кризис. Это кризис находит своё выражение в деградации духовной атмосферы и глобальных проблемах современности. Ориентация на максимум прибыли ведет к потребительству, и возникающий на основе этого всеобщий «бум излишеств» превращает в помойную яму не только окружающую среду, но и духовную атмосферу. О первом следствии скажем словами С.Лема: «Рыночная конкуренция способствует производству того, что, будучи само по себе излишне, находит спрос (заполняя у богатых «рыночные ниши»). Как раз богатым угрожает инфаркт ? мототоризационный инфаркт мегаполисов, инфаркт воздушных сообщений и даже инфаркт в околоземном пространстве, которое превращается в орбитальную свалку отходов, угрожающую дальнейшим полетам».[13] Исходная ориентация на максимум при неожиданно возникших громадных возможностях заставляет многих людей окончательно терять чувство меры: культ количества предстает, так сказать, имущественным аспектом «восстания масс» (задумайтесь, к примеру, о скоропалительном превращении недавних жителей коммуналок во владельцев «коттеджей», где всё буквально вопиет о безвкусной гигантомании).

Второе следствие проявляется в том, что переход от идеала служения Богу к идеалу максимума богатства и потребления приводит к поведению по принципу : «Бог мертв, ? следовательно, всё дозволено». Но это и есть атмосфера торжествующего зла: всемогущество как вседозволенность. Воля к власти в её потребительском модусе, хотя и мелка, но в сочетании с мощными техническими средствами становится особенно опасной. Кто всерьёз будет думать о сохранении природы, об «устойчивом развитии», если «постоянно возрастающие потребности» требуют немедленного удовлетворения? (Начиная с «мелочи»: удобно для каждой покупки иметь полиэтиленовый пакет, а готовы ли мы к их эффективной утилизации? Но такие «мелочи» символизируют всю нашу эпоху). Древние индусы предупреждали: «не расщепляйте атом» (я, разумеется, понимаю это как мудрую метафору, а не конкретное указание). Но ведь «всё дозволено», и потому как грибы растут АЭС (не взирая на опасность аварий и угрозу террактов), безудержно внедряется химия, нарушаются все естественные масштабы в мегаполисах, исчезают нормальные воздух, вода, почва, растительность, защитный слой атмосферы: экологическая проблема. Властолюбцы всех властей (политики, банкиры, технократы, дикари-террористы) имеют возможность самыми различными способами уничтожить всё живое на Земле: военная проблема.[14] Неожиданное улучшение условий жизни ведет к невиданному росту населения как раз в тех регионах и слоях общества, которые меньше всего готовы обеспечить социализацию новых поколений, отвечающую требованиям современности, - демографическая проблема. (Известно, к примеру, что в американских городах есть районы, где быстро размножается население, уже в третьем поколении не работающее, живущее на пособия и являющееся рассадником наркомании и преступности; сравните перспективу регионов, где демографический взрыв сочетается с приходом к власти агрессивно-террористических режимов). И, наконец, рост материальных благ и свободного времени при неумении разумно ими распорядиться неизбежно ведет к самому разнузданному потребительству. разрушающему и тело и душу: культурно-антропологическая проблема (культ наслаждения и развлечений, «крутой» вседозволенности, пьянство, обжорство, сексуальные излишества и извращения, коммерциализация спорта и т.д.).

Воистину, индустриальное общество выпустило джинна из бутылки?Адам соблазнился снова: на этот раз им же созданным яблоком.

Многие видят выход в постиндустриальном или информационном обществе: наука и техника породили проблемы, они же и решат их. Но это неверно в принципе: наука и техника не породили бы эти проблемы сами по себе ? без соответствующих ценностных ориентаций, и они же сами по себе (без радикальной переоценки ценностей) недостаточны для их решения (хотя. разумеется, необходимы для этого).

Постиндустриальное общество представляется «третьей волной» (А.Тоффлер) человеческого развития, идущей вслед за аграрным (доиндустриальным) и промышленным (индустриальным) его этапами. В этот период материальное производство теряет своё первенствующее положение и начинает в полной мере играть обслуживающую роль по отношению к сфере услуг и досуга и развитию информационной техники.

Непрерывное информационно-технологическое творчество, требующее непрерывного образования, - таковы основные характеристики этого этапа (российский исследователь А.И.Субетто ввел даже термин «образовательное общество»). Отмечается, что в этом обществе изменится и отношение к природе, и социальные институты, и формы общежития, и сам человек. Но как ? По мнению идеологов постиндустриального общества ? явно в лучшую сторону. Я, однако, сильно сомневаюсь в этом, исходя из тех тенденций, которые реально имеют место. Основную проблему, в зависимости от решения которой будет определяться характер противоречий человеческого бытия, можно сформулировать так: индустриальное общество привело развитые страны от идеологии необходимой защиты от природы к идеологии максимума власти над ней и удовлетворения искусственно культивируемых потребностей; сумеет ли постиндустриальное общество, построенное на примате преобразования информации над преобразованием вещества и энергии и услуг в сфере досуга над необходимым трудом, придти к идеологии оптимума ? Иными словами: поколеблет ли активная деятельность в духовной сфере фундаментальные основы того фиксированного выбора, той стратегической направленности человеческой деятельности, которые господствовали в индустриальную эпоху, т.е. производство и потребление по максимуму ? Учитывая указанные характеристики постиндустриального общества, соответствующую проблематику буде уместнее обсудить в разделе, посвященном духовной сфере жизнедеятельности.

Пока же отметим, что помимо надежд на постиндустриальное общество, существуют следующие основные подходы к решению проблем материальной жизнедеятельности на индустриальном уровне: 1) остановки развития, 2) устойчивого развития, 3) социалистического централизованного управления, 4) «золотого миллиарда». От первого к четвертому варианту происходит уменьшение утопичности и нарастание реалистичности (что отнюдь не означает положительной оценки). Полную остановку развития материального производства («нулевой рост») поддерживают некоторые ортодоксальные экологи; «устойчивое развитие» ? идея, выдвинутая в 1992 г. на известном форуме в Рио-де-Жанейро и пользующаяся определенной популярностью в научных и ?скорее популярностью лозунга ? в некоторых управленческих кругах. Последующий анализ духовной сферы покажет более детально, но уже всё изложенное выше позволяет сказать, что значительная часть человечества, и прежде всего наиболее активная его часть ? предприниматели и политики ? по своему духовному уровню и базовым ценностям абсолютно не готовы к принятию первого варианта и лишь на паллиативно-показном уровне ? второго. То, что может предложить наука и техника для оптимизации отношений с природой (например технологии «безотходного производства») никогда не получит «зеленый свет», если будет противоречить максимизации прибыли.

Социалистический вариант более реалистичен, но, как показывает имеющийся исторический опыт, его сторонники, во-первых, исходили из тех же ценностей, что и «рыночники»: «быстрее, больше, дальше», «догнать и перегнать». (Как заметил однажды Э.Фромм, социалистические страны были просто более бедными, а потому и более завистливыми). Во -вторых, сами условия «соревнования с капитализмом» неизбежно диктуют стремление к максимуму (начиная с гонки вооружений) Ужасающее экологическое состояние стран СНГ ? прямое следствие этих обстоятельств.

Концепция «золотого миллиарда» исходит из реального факта региональной неравномерности индустриального развития и на основании этого планирует постиндустриальное общество только для «избранных народов» (стран Запада). Действительно, переход к постиндустриальному уровню актуален пока для очень немногих. Отсюда возникает соблазн сосредоточить все «прелести» индустриальной эпохи ? вредные производства и добычу ресурсов в «отстающих» странах. Понятно, что это невозможно без экономического, политического и военного давления. И в результате экологическая проблема для всей планеты не снимается, а военная ? обостряется.«Отсталые» террористы и сторонники тоталитаризма, вооруженные «передовыми» средствами уничтожения, могут оказаться сильнее изнеженных «золотомиллиардников» (варвары и Римская империя в эпоху своего заката ? в глобальном масштабе).

Примечания.

3. В вульгарно-материалистическом сознании существует предрассудок, что первобытные люди только и делали, что боролись за существование в непосредственной материальной деятельности (собирательство, охота и т.д.). Но это далеко не так, ибо выживание предполагало и духовную сплоченность общности, на достижение которой тратилось очень много сил и времени. Этот предрассудок возник в связи с тем, что позднее действительно большая часть времени эксплуатируемой части населения стала уходить на производство материальных благ для увеличения прибавочного продукта эксплуататоров. Но тоже и не только на это: вспомним строительство египетских пирамид, храмов и т.п.

4. И здесь тоже надо преодолеть расхожий предрассудок: не каждый, кто не стремится к карьере, менее способен и совершенен; не каждый молодой человек, подобно бальзаковскому Растьньяку, мечтает «покорить Париж».

5. О соотношении этих двух тенденций в их положительном аспекте хорошо сказал индийский мыслитель Вивеканда: «Индия должна узнать от Европы, как покорять внешнюю природу, а Европа должна узнать от Индии, как покорять природу внутреннюю. Мы преуспели в развитии одной фазы человека, они ? в другой. Соединение обоих ? вот что необходимо» (Цит. по: Религия и общественная мысль народов Востока.М.,1971 С.157).

6. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. М.,1990. С.91.

7. Там же. С.206-207.

8. Там же. С.207.

9. Маркс К. К еврейскому вопросу. //Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т.1. С.411.

10.Там же. С. 408.

11. См.: Там же.

12. Вебер М. Цит. работа. С.193.

13. Лем С. Планета Земля. Век ХХ1. // Комсомольская правда. 11 июля 1992 г.

14.  Известный эколог А.Яблоков рассказывает, к примеру, о расползающихся по свету видах тактического ядерного оружия, умещающегося в обычную хозяйственную сумку (см.: Бомба в чемодане // Труд, 7 сентября 1999 г.).

2.2 Духовная сфера

Рассмотрим теперь противоречия и возможные способы их разрешения в основных подсистемах духовной жизни: в науке, искусстве, религии, обыденном сознании и мировоззрении (идеологии и философии). Начнем с науки, ибо именно она предлагает новые технологии, открывающие, якобы, двери в рай такого общества, где люди будут в основном производить информацию и развлекаться, сведя до минимума все материалоёмкие основы , чреватые загрязнением среды и агрессией в человеческих отношениях.

2.2.1 Наука

Положительные достижения современной науки не нуждаются в комментариях. Я напоминаю об этом только для того, чтобы последующая критика не создала обо мне впечатления как о законченном антисциентисте. Напротив. Я считаю, что наука действительно могла бы осчастливить человечество, и уже давно, если бы.?Если бы не вненаучные (характер использования её достижений) и внутринаучные помехи, о которых несколько дальше и пойдет речь. Ядром вненаучных помех являются те базовые ценности, во имя которых результаты научной деятельности используются во зло, а не во благо человека и мирового бытия: власть и выгода по максимуму. Ядро внутринаучных помех также носит аксиологический характер. Рассмотрим те ценности, которые задают отрицательную (или, по крайней мере, несовершенную) направленность научной деятельности изнутри самой науки, сопрягая их с общими обстоятельствами её современного бытия.

Такими ценностями, на мой взгляд, являются воля к власти самих ученых, абстрактная любознательность и мимесис (мимикрия под научную деятельность для некоторых её участников). К числу обстоятельств, усиливающих данную аксиологическую направленность, относятся технократическое и идеологическое давление на науку, массовость и её автономизация, ослабляющая возможности разумного контроля (не бюрократического диктата, разумеется) за её функционированием и развитием. Общим итогом соединения ценностной направленности и обстоятельств оказывается познавательная и нравственная безответственность. Раскроем названные характеристики.

Наука нового времени начинается с бэконовского лозунга «Знание ? сила» (точнее было бы перевести «знание ? власть», поскольку английское слово power означает и силу и власть). Но его истоки уходят в богоборческие прометеевские тенденции самых основ западной культуры. Позднее во имя властного знания Фауст будет готов пойти на сделку с Мефистофелем. Воля к власти самих ученых ? это проявление общего прометеевско-фаустовского синдрома культуры Запада, которая и породила феномен современной науки. Некоторые ученые испытывают угрызения совести, осознав, что их открытия послужили неправому делу (раскаяние ряда исследователей, способствовавших созданию ядерного оружия). Другие (например, всю жизнь работавший над изобретением смертоносного оружия американец Э.Теллер) вполне удовлетворены собой. Но в любом случае ощущается явный недостаток чувства меры в ситуациях, когда может быть выпущен очередной «джинн из бутылки»: творчество нового превыше всего, оно служит масштабом для определения значимости личности; во имя открытия нового «всё дозволено» («А как же иначе?!» - может воскликнуть иной представитель «элиты», не привыкший ? да и не желающий ? рефлектировать над стереотипными ценностями своего сообщества).

Абстрактную любознательность, когда открытие или изобретение нового вырывается из контекста его возможных последствий для человеческого и мирового бытия в целом, можно назвать синдромом « Колыбели для кошки ». Таково название романа К.Воннегута, герой которого ? крупный ученый, причастный к созданию атомной бомбы, занимается наукой из чистого любопытства: что бомбу изобрести, что кроссворд разгадать, что сплести хитроумную ловушку, именуемую «колыбелью для кошки»; важно, чтобы было «любопытно», «интересно», «забавно». Я прекрасно понимаю, что бескорыстная любознательность ? источник познания. Только не надо смешивать бескорыстие с безответственностью. Просто играющий с «философским камнем» знания может быть не менее опасен, чем тот, кто стремится овладеть этим камнем ради всемогущества. В обоих случаях перед нами частичные люди, целостность которых разрушена гипертрофией названных ценностей. В результате их нецелостная деятельность взрывает целостность окружающей жизни.

И, наконец, мимесис, расцвету которого способствует массовый характер современной науки. Наука, бывшая долгое время уделом избранных, стала массовым производством, в которое многие приходят не ради удовлетворения фаустовских устремлений или бескорыстного интереса, но ради элементарной карьеры. В результате поток никому ненужных диссертаций, статей, конференций и т.п.: «ученым можешь ты не быть, но кандидатом стать обязан». Сообщества поддерживающих друг друга посредственностей вырабатывают свои стандарты «научного» поведения, культивируют «научную» моду и оказываются весьма агрессивными по отношению к тем, кто хочет и способен добывать подлинное знание.

Технологическое и идеологическое давление на науку требует от неё немедленных прикладных результатов (новых техники и технологий от естественных и технических наук, обоснования определенных социальных программ ? от гуманитарного знания). Как тенденция такая требовательность уместна. Но когда она осуществляется, во-первых, недостаточно компетентными управленцами, во-вторых, подгоняется общей ориентацией на максимум и конкуренцией и, в-третьих, имеет место при отсутствии реального контроля над возможностями и действительным состоянием бурно разрастающейся науки, то результаты получаются весьма парадоксальные. Им присуща бессистемность и увеличение числа «потемкинских деревень».

Бессистемность внедрения научных результатов, понятно, определяется противоречивостью интересов различных «социальных заказчиков» и отсутствием у общества в целом действительно целостной стратегической программы развития (это справедливо и относительно «плановых» тоталитарных обществ). Бессистемность получения этих результатов определяется неинтервальностью самого научного познания и отсутствием целостной программы развития внутри самой науки. И эмпирическая и теоретическая наука движется любознательностью исследователей в рамках определенных, не связанных друг с другом парадигм (программ, образцов, задающих характер исследования), принятых в различных научных сообществах. Основатель парадигмы именно так взглянул на вещи, а его последователи решают «научные головоломки» уже по заданному образцу и в той тематической области, которая высвечена этим новым взглядом.[15] Вот так принято описывать те или иные объекты;[16] вот то-то и то-то вытекает из данной теоретической конструкции. При этом, как правило, даже не ставится вопрос, какие задачи могут (а какие не могут) решаться с помощью данного описания, и в каком интервале (в какой части) может быть объяснено явление именно данной теоретической моделью. Психологически понятно стремление применять однажды оправдавший себя способ «до упора». Но любое знание частично и абстрактно (отвлечено от других сторон целого) и потому не может быть адекватно применено за пределами соответствующего интервала. Но ученые и практики обнаруживают этот предел методом проб и ошибок.

Например, теоретическая модель общественно-экономичесской формации, построенная Марксом, хорошо объясняет реальность в таких и только таких обществах, где экономика действительно на определенный период оказывается доминирующим фактором. Но её пытались применять для любых ситуаций. Та или иная формальная математическая модель выдается за работающее средство без учета характера содержательной модели той системы, где её хотят использовать. Те или иные рекомендации относительно «здорового образа жизни» на каждом шагу опровергают друг друга, ибо даются на основе частичных представлений без определения интервала их применимости. Но такая неинтервальность теоретических построений и практических рекомендаций, осуществляемых частными специалистами, которые работают вне целостного контекста, по мере увеличения их числа, силы воздействия и степени вмешательства в практическую жизнь, всё боле становится преступной. Неинтервальность науки ? это её преступление перед практикой (самое страшное в том, что если такой «профессионал» даже и прочтет эти строки, то, всё равно, ничего не поймет и просто отмахнется).

Между тем почти невозможно проконтролировать степень такой неадекватности. По «закону Паркинсона» каждая научная организация , даже если она была создана под вполне определенную цель, начинает всё в большей степени работать на себя. Предмет и тема исследования выбираются под наличные организационные, технические и интеллектуальные средства, независимо от того, насколько это оправдано в целостном контексте научной и социальной жизни. Такая безответственность ещё более усиливается благодаря мимесису тех, кто просто маскируется под ученых: «Говорят и пишут что угодно, руководствуясь потребностью выделиться , сказать что-нибудь оригинальное? Познание стало игрой. В этом суть постмодернизма как типа культуры». [17]

Вот примеры тем исследований, финансируемых в самой, казалось бы, деловой стране мира ? в США: «Почему некоторые кандидаты не желают вступать в борьбу за место в палате представителей США?» (грант 175 т. $) «Традиционные ценности и изменение норм поведения среди поколения тинэйджеров в Замбии» (500 т. $), «О чем люди больше сожалеют ? о том, что сделали, или о том, чего не сделали?» (212 т. $). [ 18 ] Можно, конечно, исследовать и такие проблемы. Но при определении их адекватного места в системе (в данном случае - в системе психологических оснований человеческого поведения) и реальных возможностей их финансирования. Почему же этого не происходит? Да потому, что такие системы попросту отсутствуют, а познавательная и нравственная безответственность (исследовать что угодно, как удобнее и как выгоднее) реальных исполнителей очень велика.

А почему отсутствуют стратегические программы, увязывающие цели отдельных отраслей науки друг с другом и человеческой жизнедеятельностью в целом? Да потому, что , если не иметь в виду различные шизофренические прожекты «мирового развития» и кабинетно-форумные «декларации о намерениях», то к созданию таких программ человечество ещё не готово. К сожалению направленность развития науки задается не стратегическими идеями, адекватными сложности стоящих перед человечеством глобальных проблем, но рыночной конъюнктурой (упомянутым выше давлением) и привычными частными, не согласованными друг с другом парадигмами.[19]

В сложившейся ситуации в науке оказались наиболее распространенными следующие пять типов личностей. 1. Респектабельные эмпирики, гордые тем, что следуют освященной традициями процедуре сбора информации, даже не догадываясь, что в основе их деятельности лежат не непреложные аксиомы, а обрывки весьма относительных теорий. 2. Теоретики, «играющие в бисер» своих конструкций. 3. Откровенные прагматики, «организаторы науки», смотрящие на неё как на форму бизнеса и средство карьеры. 4. Утописты-фанатики, готовые спасать мир на основе явно не целостных допущений. 5. Технократы, считающие, что для решения всех проблем достаточно совокупности частных методик. Ясно, что ни один из этих типов не обладает качествами, требующимися для обеспечения действительно научного (т.е. системного, знающего цели, условия и средства для их достижения) управления не то, что обществом в целом, но даже материальной сферой его жизни. Где они ? искатели истины?

Пока что наука создала средства, способные погубить мир, но она не готова к системному обоснованию и обеспечению его спасения. И даже средства, имеющие в принципе поистине глобальное значение, на практике наполняются тем содержанием, которое соответствует наиболее активно проявляющим себя ценностным ориентациям значительной части человечества. Интернет, к примеру, мог бы выполнить функцию технологической основы для глобального мозгового штурма стратегических программ решения глобальных проблем, но пока что (наряду, разумеется, с решением действительно важных задач) напоминает всё ту же рыночную толкучку: авось, из этого хаоса родится новый порядок? А вдруг разрушатся и остатки порядка существующего? Замечательные по своим техническим возможностям СМИ продолжают выполнять функцию оболванивания и развращения масс и уже готовы перенести «решение» всех их проблем в «виртуальную реальность» (смотри телевизор и не высовывайся). Информация бесспорно стала силой. Но какой?

Примечания.

15. См.: Кун Т. Структура научных революций. М.,1975.

16. См.: Сагатовский В.Н. Вселенная философа. М.,1972. С.37-44.

17. Кутырев В.А. Дух нашего времени (философские этюды) // Общественные науки и современность. 1996, № 4,С.133.

18. См.: Вартанов И. Шутки, которые дорого обходятся.// Санкт-Петербургские ведомости, 1999.

19. «Творческие идеи, родившиеся в умах отдельных исследователей и намного опередившие современников, редко находят их признание. Нужен согласованный рост всех областей знаний, нужен другой экспериментальный уровень эпохи, чтобы ценные, но забытые в течение столетий идеи заблистали своим истинным блеском» (Анохин П.К. От Гераклита до Дарвина. С.63-64).

2.2.2 Искусство

Если наука расщепила материальный атом природы, то современное искусство расщепляет идеальный атом души: Чернобыль человеческой души?

Почему же это происходит? Искусство не просто отражает мир, но выражает отношение человека к миру. Средства выражения могут быть самыми разными ? реалистическими, символистскими, абстракционистскими ? суть в том, что выражают эти средства. И в этом смысле художественный образ «становится деятельностью, превращаясь в индивидуальное и массовое поведение».[20] В отличие от научного понятия, которое стремится к однозначности, символы-образы искусства в принципе полиинтерпретируемы, т.е. вызывают разные ассоциации и истолкования у разных людей, и в этом отношении, действительно, о вкусах не спорят. Тем не менее за этим разнообразием всегда прослеживается некий общий фундаментальный настрой, влияющий на наше поведение: можно по разному воспринимать тот или иной вальс или марш, но нельзя спутать их специфическое воздействие на настроение и поведение. А поскольку художник отличается впечатлительностью, то его собственное отношение к миру, выраженное в его творениях, становится не только выразительным (если он обладает талантом), но и заразительным. Поэтому, хотя о вкусах не спорят, искусство несет ответственность за те последствия , на которые оно настраивает.

Между тем в наше время очень распространен «плюралистический» взгляд на искусство. Например, В.П.Бранский, верно отмечая, что в основе каждого художественного стиля лежит определенный идеал, тем не менее полагает, что ценность художественного произведения определяется не различием в идеалах, а тем, насколько оно выразительно, насколько в нем соблюдена формальная гармония как система равновесий и контрастов по отношению к любому идеалу. Сравнивая, к примеру, реализм и сюрреализм, этот автор пишет: «Реальный человек, вступая иногда в противоречие с самим собой, стремится этого противоречия избежать и найти способ его устранения. Напротив, иррациональный человек жаждет противоречий и стремится к ним как к чему-то положительному».[21] Последнее стремление абсурдно, но сюрреализм и предстает как выражение идеала абсурдного человека. И поскольку в произведениях С.Дали этот идеал абсурда выразителен, Бранский восхищается этими произведениями.

Мне же представляется более верной позиция Дж.Оруэлла, который полагал, что С.Дали «талантлив до локтя», т.е. является хорошим рисовальщиком и патологически честолюбивым человеком, которому, однако, по существу нечего сказать. И он начинает талантливо эпатировать публику, откровенно издеваясь над ней: « Эпатаж и скандал стали обычным делом в его практике. Бессмыслица утверждалась им как художественная реальность. По собственным словам Дали он привил себе «Болезнь ХХ века: культ денег, эротики, жестокости и развращенной иррациональности»? Он холоден, хитер». [22]

Я думаю, что признание всех идеалов (были бы они талантливо выражены) у В.П.Бранского связано с тем, что он не сомневается в аксиологической аксиоме западной культуры: основная ценность ? это самоутверждение через самовыражение. Но это бесконечное самоутверждение возможно только через бесконечное отрицание, смену идеалов. Каждая «свободная творческая личность» стремится быть как можно оригинальнее: «Авангард борется за новую художественную эпоху. Андерграунд ? за творческую свободу».[23] На это общее стремление накладывается специфика нашей эпохи: деструктивность и абсурдность самого человеческого бытия вызывает соответствующую реакцию в душе художника, а вторжение масс в искусство резко снижает уровень требований к «выразительности». В современных мегаполисах как центрах культурной жизни несоразмерность естественного и искусственного достигает таких масштабов, что, по мнению постмодерниста Ж.Бодрийяра, мы уже имеем дело только с «симулякрами» ? образами отсутствующей действительности, чистыми артефактами, «пустыми формами», которые заменяют «агонизирующую реальность».

Но такой апофеоз абсурдного искусственного вызывает патологическую реакцию нашего естественного подсознательного. Творцами жизни, с точки зрения других постмодернистов ? Делёза и Гваттари, становятся те, в ком сильнее импульс бессознательных «машин желания» ? ребенок, дикарь, революционер» но «высший синтез бессознательных желаний» имеет место у художника. Искусство сжигает застоявшуюся либидозную энергию и с помощью садомазохистских проявлений отвлекает человека от мучительной абсурдности бытия. К примеру, художник изображает нечто отвратительное; испытывает болезненное наслаждение от этого описания, а для самоутверждения, понятно, стремится сделать такое отношение к миру модным (да простят меня за сравнение: так наркоман пытается приобщить к своему греху как можно больше других людей, а озлобленный спидоносец ? заразить ещё остающихся здоровыми; то же самое и с некоторыми представителями «сексменьшинств»). Тщеславный богач, платящий бешеные деньги за модный эпатаж, естественно, работает на престижность очередной «продвинутой» моды. И это « homo sapiens »?!

Художнику по сути дела уже нечего сказать, искусство превращается в деструктивную игру. Формы этой игры и «самоподстегивания» художника для создания «нового» при отсутствии созидательных идей и чувств могут быть самыми разными. Это и полное отрицание, «сбрасывание с корабля современности» всех достижений прошлого в модернизме; и «иронический коллаж», организуемый из потока сознания, в котором представлены все времена, в постмодернизме; и использование наркотиков для «расширения сознания» (опять же : только бы испытать новые ощущения); и прямое «вторжение в жизнь» с помощью «концептуальных акций», «хэппенинга», перформанса, поп-арта и т.п. Одним словом, идет коммерчески выгодное и/или повышающее престиж игровое манипулирование сознанием людей, воспринимающих такое «искусство».

Вот некоторые примеры. Художник на людной улице совершает стриптиз, а потом подробно описывает это. С самолюбованием рассказывается о том, как он одно за другим снимает с себя составляющие модной одежды. Разоблачившись догола, он затем надевает на себя платье юродивого. Затем сжигает свою одежду. Это называется «перформанс». А вот «поп-арт»: авторы «динамического направления» на глазах зрителей роют яму (подземная скульптура) и тут же засыпают её, так как «подземная скульптур невидима».[24] Раньше такие вещи квалифицировались как мелкое хулиганство или неумный розыгрыш. В общем, как сказал поставангардистский поэт, «мир ? это моё развлечение».

Подобные выходки, как и «высокая» заумь абсурдизма, рассчитаны на «продвинутых»: безответственные игры , за которыми явственно просвечивает «игра на снижение»; тотальная шизофренизация жизни. Но включим телевизор, посмотрим эстрадные выступления, адресованные массам. И увидим настойчивое культивирования насилия, жестокости, извращенности, уродства, а то и прямую пропаганду сатанизма. Откуда и зачем эта пошлость, эти злобные ухмылки, этот вульгарный секс? Осознанно или подсознательно здесь осуществляется сатанинский выбор зла, всеобщей деструкции. Искусство отчуждено от Бога, природы, вообще от созидательного и доброго настроя («фи, это так несовременно!»). Оно всё более становится коммерческим предприятием (одна «раскрутка» бездарностей чего стоит) и/или дешевым способом самоутверждения через демонстрацию собственной извращенности. Вместо того, чтобы служить укреплению духовно-душевной целостности человека и культуры, оно служит разрушению их: откровенная деструкция на уровне «элиты», «ироническая» игра на снижение, всеразъедающий дешевый скепсис на уровне образованщины, прямое хулиганство на уровне люмпенов. А конформисты ко всему приспособятся? П.А.Флоренский в своё время охарактеризовал такую ситуацию как прямое торжество разврата . Истинный путь для него «Это целомудрие. И само слово-то целомудрие ? указывает на цельность, здравость, неповрежденность, единство и вообще нормальное состояние внутренней жизни, нераздробленность и крепость личности, свежесть духовных сил, духовную устроенность человека? Противоположностью целомудрия является состояние развращенности, раз-врата, то есть раз-вороченности души: целина личности разворочена, внутренние слои жизни они вывернули наружу, а то, что должно быть открытым ? открытость души, то есть искренность, непосредственность?, это-то и запрятывается?, делая личность скрытою? Развращенный человек ? как вывороченный наизнанку, - человек, кажущий изнанку души и прячущий лицо ея. Глаза такого избегают встречного взгляда, но уста извергают гнилое слово. Он трусит, как бы не узнали его слабости, а сам бесстыдно выставляет постыднейшее».[25]

Я думаю, что, по большему счету такое искусство прежде всего нужно тем, кто хочет, развратив население, утвердить свою власть в информационном обществе. У меня, понятно, нет достоверной информации о соответствующем «мировом заговоре», но в том, что объективная ведущая тенденция именно такова, - в этом я не сомневаюсь.

Примечания.

20. Сетницкий Н.А. Заметки об искусстве // Горский А.К., Сетницкий Н.А. Сочинения. М., 1995. С. 361.

21. Бранский В.П. Искусство и философия. С. 428.

22. Власов В.Г. Стили в искусстве. Т. 2. СПб, 1996. С. 282.

23. Шехтер Т.Е. Неофициальное искусство Петербурга (Ленинграда) как явление культуры второй половины ХХ века. СПб, 1995. С. 69.

24. См.: Шехтер Т.Е. Цит. работа. С. 76, 78.

25. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. Т.1. М., 1990. С 180-181.

2.2.3 Религия

Социальный эксперимент в Советском Союзе включал в себя очень упорное стремление изгнать религию из жизни общества. В настоящее время большинство граждан СНГ считают себя верующими. Чем бы ни была религия ? «пережитком», порожденным и поддерживаемым человеческой слабостью, или одним из проявлений человеческой сущности ? она продолжает играть в современном мире очень большую роль. Чтобы понять характер этой роли, надо разобраться в том, какие именно компоненты религии оказывают доминирующее воздействие.

Существует очень серьезное расхождение между тем, что философы именуют «религиозным чувством», и религиозной верой в её массовых обыденных проявлениях. Первое носит, так сказать, платонический характер и основывается на стремлении быть сопричастным к духовным основам бытия: глубинное общение с Абсолютом, отношение человека, как существа конечного, к бесконечному и вечному, «умная молитва», медитация. Вторая прагматична, смотрит на общение с Богом как на магическое средство достижения собственных целей и основывается на убежденности в том. что «С нами Бог» (именно и только с нами). Первое ориентируется на базовую ценность святого, вторая ? на сверхъестественное , обладающее чудесными возможностями решения всех наших проблем.

Такое ? прагматически-магическое - религиозное чувство ориентировано на «обожание предполагаемого верховного существа, боязнь приписываемой ему магической силы, слепое подчинение его велениям, невозможность оспаривать его догматы, желание распространять их, стремление смотреть как на врагов на всех тех, кто не признает их ? вот главные черты этого чувства». И «Сверхъестественное и чудесное встречаются в нем в одинаковой форме».[26]

Стремление человека быть сопричастным духовным основам целостности бытия, видеть их самоценность ? безусловно есть выражение его сущности, ибо делает человеческое бытие укорененным в мировом бытии. Но, к сожалению, преобладающей ? и исторически, и психологически ? оказывается магия, маскирующаяся под религию: примат корыстно-чудесной защиты над бескорыстно-чудесным единством. Такая религия неизбежно противоречива ? и как социальный институт, и как состояние души. Практически-положительная роль её налицо: исторически ? это единение народа, закладывание основ той или иной культуры (роль протестантства для Запада, православия для России, ислама для арабов и т.д.); психологически ? обретение чувства абсолютной уверенности в «правильности» окружающего и собственного бытия ? достаточно лишь уверовать в то, что дается в откровении. Для политика ? это знамя, для догматика ? абсолютно истинная идеология, для слабого ? психотерапия. Марксизм делает акцент на том, что всё это, мол, обман и самообман («опиум», «сивуха»), но жизнь расставляет акценты иначе: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман».

Подоплекой момента истины в марксистской критике религии является факт натурализации духа в различных конфессиях: Богу приписываются вполне конкретные указания относительно земной жизни, причем в разных конфессиях весьма различные.[27] Проверить истинность этих указаний и причины их различия в принципе невозможно, остается слепо верить. Мыслящего человека это не удовлетворяет, а у корыстного вызывает соблазн использовать в собственных целях. Отсюда бесконечные меж- и внутри конфессиональные распри и интриги, религиозные войны, фанатизм и ненависть к «неверным». В современном мире это в полной мере проявляется в разного рода фундаментализме (наиболее демонстративно ? в мусульманском) и представляет одну из реальных предпосылок военной глобальной проблемы. В то же время народам, самостоятельность и развитие которых так или иначе угнетаются, трудно отказаться от столь мощного объединяющего фактора. Этим немедленно начинают пользоваться властолюбцы-деструкторы в политике ( допустим, религиозное «оправдание» терроризма или неравенства народов) и в самой религии как социальном институте (именно данная конфессия, а то и секта ставится в главенствующее положение).

Не избегает этой участи и, казалось бы, естественное стремление к объединению религий на основе того подлинно религиозного чувства, в котором выражается человеческая сущность: разные религии предстают как разные пути к единому Богу. Но одно дело, когда это проповедуют энтузиасты, действительно испытывающие такое чувство самоценности, святости духовных основ бытия, способные пережить благодать сопричастности души к духу (например, Д.Андреев в «Розе мира»); совсем другое ? когда, допустим, экуменизм также становится предметом политического торга. И снова получается так, что «и не церковь, ни кабак ? ничего не свято» (В.Высоцкий). К религии, основанной на любви, на внутреннем сердечном принятии самоценности Другого и Целого, большинство людей явно не готово. И поэтому то, что по природе своей призвано объединять ( reliqare ? связывать), продолжает «освящать» жестокую первобытную противоположность «Мы и Они». Явные слуги дьявола демонстративно ставя свечи в храмах; обыватели, толкая друг друга, осаждают Бога своими конкурентными заботами; нуждающиеся в броне психологической защиты находят в догматической вере убежище от жизни; служители грешат и каются, каются и грешат.

Состояние религиозной культуры мирового сообщества безусловно является кризисным. Христианство утратило положение духовной основы культуры Запада, практически там задает тон гедонистическое неоязычество. Ислам породил фундаментализм, не уступающий былой «христианской» инквизиции. Противоположности экуменизма и различных сектантских движений сходятся в попытках сконструировать новые религии. Но чувство, тем более несказанное, выражающееся лишь через «мудрость молчания», не может быть сконструировано! Оно ждет недогматического откровения, нового глубинного общения с духовными основами бытия. Многие души и сердца открыты для него. И только оно сможет дать основы такого Ответа на Вызов современности, который придаст наконец-то приставке «пост» положительный смысл: не всё отрицающий и иронично комментирующий безлюбый постмодернизм, но воистину постновая эра.

Примечания.

26. Лебон Г. Психология народов и масс. СПб, 1995. С. 196-197.

27. См,: Сагатовский В.Н. Философия развивающейся гармонии. Ч. 2: Онтология. С. 156-189.

38. Там же. С . 185.

2.2.4 Философия и мировоззрение

«Точно также не с целью убеждать, но чаще

всего с целью развлечься, тратят философы

своё время на писание»

Г.Лебон. [ 28]

По отношению к этому эпиграфу я ? очень несовременный философ.; моя серьезность трактуется как «наивность» и вызывает снисходительную усмешку или раздражение ? если её воспринимают как «смехотворное» (М.Фуко) стремление «поучать», как «позу мудрости». Я же, напротив, верю в любовь к мудрости в полном соответствии с этимологией слова «философия», а желание заменить учебу (друг у друга и у жизни) и труд на развлекательные интеллектуальные игры воспринимаю как «элитный» вариант кредо людоедки-Эллочки (из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова): «Не учите меня жить!» (наверное, она была первой «свободной личностью» в тоталитарном советском обществе, ибо Васисуалий Лоханкин явно не тянул выше «пережитка»).

Что же произошло с современной философией? За последние 200 лет она второй раз потеряла свой предмет. Первый раз это произошло в 40-е годы Х1Х столетия, когда философия окончательно была вынуждена отказаться от претензий на статус «науки наук», ибо отдельные науки со своими методами заменили натурфилософские системы. Основные направления последующей философской мысли явились Ответами на этот Вызов: позитивисты видели назначение философии в том, чтобы стать логикой и методологией научного познания; экзистенциалисты говорили о самоценности и трагичности внутреннего мира человека; представители деятельностного подхода хотели поставить философию на службу практике преобразования природы и общества; религиозная философия учила, что все указанные выше цели теряют смысл и движение к ним ведет в тупики, если человек теряет связь с духом. [29] Всё это частично правильные ответы, но попытка сделать их всеобъясняющими принципами вела к превращению «моментов истины» в ложные «отвлеченные начала» (Вл.Соловьев). К 60-70 г.г. ХХ века все эти направления в основном исчерпали себя. И вопрос о предмете и назначении философии встал с новой силой.

Казалось бы, путь преодоления нового кризиса очевиден: двигаться по пути отказа от односторонности отдельных философских учений и синтеза их лучших достижений на принципиально новой основе; фундаментальные философские свершения постновой эры начнутся с открытия такой основы. Увы? Общая культурная атмосфера нашей эпохи не способствует популярности такого пути. Интеллигенция слишком напугана кошмаром тоталитарных утопий и режимов; любые претензии на целостную концепцию вызывают недоверие, страшат, кажутся «несвоевременными». Деструкторы от философии очень быстро заполнили собой вакуум, образовавшийся между классической философией прошлого и философией будущего, во всю способствуя тому, чтобы окончательно «порвалась связь времен»..Вторжение в философию масс конформистов подкрепило их установки: ведь куда легче не заниматься «мозговым штурмом», а выступать в качестве «хора плакальщиков»: «Мы не знаем, что такое философия, метафизика умерла, у философии нет метода, сейчас не время» и т.д. и т.п. Не знаете, не хотите знать, не можете. ? так не мешайте! Но это всё равно, что предлагать уйти в отставку властолюбивому политику? Напротив, они будут кучковаться, заниматься нахальной саморекламой и замалчивать любые позитивные тенденции.: «О бездарей ассоциации по эксплуатации безумцев».

Деструктивная философия вслед за «смертью Бога» возвещает «смерть человека». Начиная с 6о-х годов (в Советском Союзе ? с 80-х), философия постструктурализма (постмодернизма) распространилась подобно массовой эпидемии. Она ? основное препятствие на пути выхода философии из кризиса. Поэтому дадим краткую характеристику основных положений этого направления.

•  Старая философия (метафизика) умерла, ибо в мире нет такого рационального порядка, который она пыталась этому миру навязать.

•  Мир фактически ограничен социумом, а последний сводится к «дискурсивным практикам»: «Никогда ? заявил один из столпов постмодернизма Ж.Деррида ? ничего не существовало кроме письма. Никогда ничего не было, кроме дополнений и замещающих обозначений, способных возникнуть лишь только в цепи дифференцированных различений». [ 30]

Уф! Однако, ничего страшного: сейчас разберемся. Дискурс ? это не только структура, лишенная центра и постоянно перестраивающаяся (что уже отмечалось), но и чисто информационный процесс, сводящийся к «письму», т.е. к бесконечным соотношениям знаков, значения которых создаются внутри него самого таким образом, что знаки замещают друг друга, а их значения лишь дополняют друг друга в процессе бесконечного различения, которое никогда не достигает определенности. Это происходит потому, что за значениями никогда (ни в начале, ни в конце бесконечной цепи) не стоит обозначаемого : нет объективного мира и предполагается, что «смысл смысла? является отсылкой от одного означающего к другому». [31]

•  Но если это так, то «мир ?это миф» и «у каждого свой миф», т.е. нет истины. Нет науки, претендующей на доказательность своих положений. И.П.Ильин справедливо характеризует манеру изложения и способ аргументации Ж.Дерриды (и это тем более относится к его многочисленным эпигонам) как «чисто интеллектуальную игру в буквальном смысле этого слова. Игру самодовлеющую, направленную на себя и получающую наслаждение от наблюдения за самим процессом «саморазвертывания» и претендующую на своеобразный интеллектуальный эстетизм мысли». [ 32]

Забавно, что, несмотря на такие декларации, Деррида пишет комментарии, во много раз превосходящие по объему статьи своих оппонентов, и обижается, что его «не так поняли». Но разве игра, не подотчетная критерию истины, может быть понята «правильно» или «неправильно»?

•  Задача философии ? это деконструкция чужих текстов, в ходе которой вместо однозначного прочтения (или выдвижения нескольких подлежащих дальнейшей проверке толкований) производится произвольная интерпретация, которая не является ни анализом, ни критикой. Деконструкция ? это единичное событие, «как идиома или подпись»; её результат в «лучшем случае» ? некий эклектический коллаж, совокупность ассоциаций, где смешаны все времена и пространства, и всё это сопровождается лейтмотивом авторской иронии. В общем философия превращается в весьма занудную, на мой взгляд, (если не чувствовать «прелести» издевательства над чужим трудом и «изобличения всего и вся») разновидность абстрактного искусства.

•  Но, мало того, оказывается и автора уже нет: одна из статей Р . Барта так и называется ? «Смерть автора» (а сколько статей и диссертаций пишется теперь на эту тему. Не-авторами? Что ж, очень удобно?). Дело в том. что если для марксистов человек ? функция общественных (и прежде всего экономических) отношений, то для М.Фуко он -?функция дискурсивных практик. Человек, как и формирующие его дискурсы, лишен центра. Позднее Фуко, правда, признает какую-то «относительную самостоятельность» (как и в марксизме) человека в паутине дискурсов (а иначе как же быть с его собственным авторством?).

•  Субъект вне объективного мира, да ещё лишенный центра, естественно ни за что не отвечает: ответственность, согласно Делёзу и Гваттари, - это «понятия психиатрии и судебной медицины». Но любые представления о норме, настаивает Фуко, сугубо относительны, исторически подвижны, ибо норма условна, она помещена в рамки закона. А закон, если вернуться к Дерриде, существует лишь в рамках «письма» и, стало быть, ничего не означает. Так с кем же воюет Фуко, везде и всюду изобличая «похоть власти»? В отличие от Дерриды, он, при тех же исходных установках, в этом вопросе вполне серьезен. Но это ведь лишь его способ деконструкции, его «миф», не более того?

•  Некоторые постмодернисты говорят, что из игрового хаоса может возникнуть порядок новой культуры. Другие, более последовательные в проведении глубинных ценностных ориентаций этого течения, ни в какой порядок не верят. Так Делёз и Гваттари выходят за пределы дискурсивного «письма» и говорят об его подсознательных основах. Но это не фрейдовское подсознательное с его влечениями и переживаниями, которые способны сублимироваться в культуру (например, энергия неудовлетворенного сексуального желания питает художественное творчество). Это ? механическая «машина желания». В ней нет уже не только означаемого (объективного), но и символических знаков. Только энергия, выброс которой разрушает всё и вся: идеал «революционного шизофреника». Приехали! Воистину сиюминутный каприз анархиста, провозглашающего безвластие, опаснее самой жесткой тоталитарной власти: его властные акции, бессмысленные конвульсии его «машины желания» непредсказуемы.

Понятно, что такая «философия» не может выполнить извечную функцию философии подлинной: осуществить сравнительный анализ, рефлексию мировоззрения, исходя из тех последствий, к которым ведет предлагаемая стратегия. Постмодернистская философия, как и поставангардистское искусство, расщепляет человеческую душу в безответственных эгоцентристских играх. Это ? паразитизм «интеллектуальных плейбоев», маргиналов, лишенных корней и сохраняющих связь с естественностью лишь через два канала: секс и болезнь.

Распад любых мировоззренческих идеалов, провозглашаемый философией постмодернизма, явился конечным результатом эволюции духовных основ индустриального общества. Апофеоз воли к власти и «смерть Бога» в мировоззренческом плане привел к трем основным вариантам: коммунистическому, фашистскому и модификации либерально-демократического.Два первых противопоставляют себя идеалам буржуазности, последний стремится модернизировать их, сохраняя основной стержень, т.е. ориентацию на максимальную прибыль и престижное потребление. Прежде чем говорить о специфике этих трех мировоззренческих идеалов, я хочу подчеркнуть тот общее, что есть между ними. Таковым является, во-первых, убежденность, что суть жизни в борьбе: конкурентов, рас, классов. Во-вторых, что целью этой борьбы является победа: «высшей расы», «передового класса» (а затем человечества над природой), самоутверждение личности. К ХХ веку этот фундамент окончательно утратил свой краеугольный камень: идею о том, что борьба и победа совершаются ради прославления Бога.

Коммунизм не выступал против идеи максимума как таковой. Речь шла о ликвидации несправедливого распределения результатов труда и эксплуатации в процессе их получения. Казалось, что достаточно ликвидировать частную собственность, и «новые люди» начнут радостно трудиться ради «максимального удовлетворения своих постоянно возрастающих потребностей». Но уже Ленин, будучи человеком умным и быстро реагирующим на сюрпризы реальности, в последние годы своей жизни отчетливо понял: не получилось. Вот весьма правдоподобное свидетельство: «? что Ленин на самом деле думал о НЭПе, считал ли он, что мы перед крахом коммунистической теории или нет. Секретарши (Гляссер и Фотиева ? В.С.) сказали мне, что они ставили вопрос именно так. Ленин отвечал им: «Конечно, мы провалились. Мы думали осуществить новое коммунистическое общество по щучьему велению. Между тем, это вопрос десятилетий и поколений. Чтобы партия не потеряла душу, веру и волю к борьбе, мы должны изображать перед ней возврат к меновой экономике, к капитализму как некоторое временное отступление. Но для себя мы должны ясно видеть, что попытка не удалась, что так вдруг переменить психологию людей, навыки их вековой жизни нельзя». [34] Дальнейшее «строительство коммунизма» резюмировалось в порождении номенклатуры ? деструкторов и прагматиков, возжелавших «прихватизировать» всё созданное за этот период.

Идеи социальной справедливости и ликвидации отчуждения, конечно, остаются в человеческом сознании. Но надежда, что к их реализации можно придти только через борьбу классов, экономические и политические преобразования, должна быть оставлена. Авторам сборника «Вехи» это было ясно ещё в 1909 г. Сейчас на такой путь зовут, видимо, лишь очень ограниченные люди (так сказать, принципиально неэкзистенциальные, ориентирующиеся лишь на «делократию»[35] ? эффективное производство и стимулирующее его распределение), либо, что весьма вероятно, - скрытые провокаторы. Фашистская оппозиция буржуазности и либеральной демократии ? это спор грубой и хитрой силы. « Жажда власти ? говорил Гитлер ? для нас не сухая теория, а буквальный смысл нашей жизни».[36] Но он мечтал о власти «высшей расы», добытой в «честной» схватке, противопоставляя её власти торговцев и банкиров. Не Бог, не деньги, но власть в чистом виде, власть как выражение социального дарвинизма в понимании человеческого бытия («борьба за существование») ? вот суть фашизма. Это апофеоз злой силы, сатанинских архетипов человеческого сознания, прикрытых весьма примитивной «концепцией» о врожденном неравенстве человеческих рас. С одной стороны Гитлер говорил, что «Еврей ? это принцип? Гитлер произвел еврея во владыки враждебного мира»[37], утверждая, что «Еврей ? это существо, далекое от природы и враждебное природе»[38], т.е. речь шла вроде бы о явлении культуры, об определенных ценностных ориентациях (на власть через капитал). И в то же время уничтожал евреев по этническому принципу (сохраняя жизнь лишь тем из них, кто соответствовал его политическим расчетам). По-моему, это самый демонстративный пример того, как идиотская «теория» ведет к идиотской практике (сравните с репрессиями по классовому признаку в СССР: буржуй должен быть «ликвидирован как класс»). Естественно, что фашизм провалился, и теперь его исповедуют индивиды с сатанинской ориентацией (ядро) и слабые люди, ищущие защиты и утверждения в сильной организации; не исключено, что соответствующие организации, также как и в случае «коммунистического» экстремизма, могут служить прикрытием провокаторов, заставляющих «грубую» силу служить силе «хитрой» (Гитлер, кстати, объективно сыграл именно такую роль).

Остается третий ? либерально-демократический ? вариант. Но чего он стоит и во что превращается после того, как вынут краеугольный камень «капиталистического духа» ? освящение человеческой активности идеей служения Богу? По сути дела он сводится к известной формуле: «У демократии масса недостатков, но лучше ничего не придумаешь». Иными словами, человек обречен на «конец истории», на вечную суету в замкнутом круге производства-потребления по максимуму. Он остается порочным существом и политическое устройство не может претендовать на большее, чем «нейтрализация пороков пороками».В общем либерально-демократическое мировоззрение принимает всё как есть и надеется обеспечить «устойчивое развитие» и максимум комфортности при максимуме власти над миром.

Возможно ли это? При тех средствах взаимного уничтожения и уничтожения природы и при господствующих ценностных ориентациях ? вряд ли. Люди фаустовского типа в науке будут создавать новые мощные средства, попадающие в руки небескорыстных посредников ? бизнесменов и бюрократов. Технократы будут продолжать «делать дело». Но в преддверии информационного общества игра всё более теснит дело, фигуры игротехника и плейбоя ? фигуру трудоголика.Термин «плейбой» я толкую достаточно широко: это не только праздный рантье, представители «золотой молодежи»; по краям стоят те, кто развлекается немотивированными преступлениями в кварталах больших городов, и «интеллектуалы», «играющие в бисер» (Кстати этой метафорой они пользуются незаконно: герой «Игры в бисер» Г.Гессе ? магистр Йозеф Кнехт был глубоко нравственным и ответственным человеком). Пуританское дело уступает место безответственной игре, реальная жизнь ? виртуальной реальности.

Но дадут ли спокойно играть «золотому миллиарду» те регионы, которые далеки от информационного, а то и от индустриального общества? «Мировоззрение» «берущего от жизни всё», которое у нас в России навязывается СМИ, вряд ли кого вдохновит на подвиги. А вот фундаментализм, обещающий смерть «неверным» и блаженство в раю «воинам Аллаха», может сплотить толпы обездоленных и завистливых под водительством жестоких властолюбцев и наркобаронов. Нельзя сбрасывать со счета возможную глобальную роль мировоззрения, в котором под прикрытием средневековых ценностей достигаются вполне «современные» властные цели с использованием современной техники (талибы, ваххабиты в Чечне и т.п.).

Итак, нецелостный современный мир чреват перманентными взрывами (от террактов до экологических катастроф), грозящими перерасти в глобальную катастрофу. И нет пока целостного мировоззрения, которое бы обосновало стратегическую программу движения по пути единства внутри человечества и единства человечества с природой. Противоречие между опасными и/или примитивными ценностями и колоссальными информационно-техническими возможностями близко к критической черте.

Примечания.

28. Лебон Г. Психология народов и масс. С. 14.

29. Подробнее см.: Сагатовский В.Н. Философия развивающейся гармонии. Ч.1: Философия и жизнь. С. 200-221.

30. Цит. по: Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М.,1996. С.38.

31. Цит.: Там же. С. 25.

32. Там же. С. 40.

33. Например, один молодой философ написал статью на целую газетную полосу, в которой он интерпретирует проблему авторских новаций с точки зрения? воровства у своих предшественников. Так «оригинально» (и абсолютно произвольно) истолковывается реальная проблема соотношения результатов усвоения предшествующего опыта ( а на какой же ещё основе возникает творчество?) и собственных новаций: всё «изобличить», всё принизить.

34. Бажанов В. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. СПб, 1992. С.112.

35. Термин Ю.И.Мухина (см.: Мухин Ю.И. Путь от демократии к дерьмократии и обратно. М.,1993), ныне редактора оппозиционной газеты «Дуэль». Характерно, что моя заметка, направленная в эту газету, где я пытался показать, что следование «делократии» и завистливо-уравнительной «справедливости» в конечном счете лишь породит новую номенклатуру, не получила никакого ответа. И дело тут, я думаю, не просто в обычном «информационном» хамстве, когда владельцы СМИ оставляют за собой право никак не реагировать на поступающие к ним материалы.

36. Раушнинг. Г. Говорит Гитлер. Зверь из бездны. М., 1993. С. 207.

37. Там же. С. 181.

2.2.5 Обыденное сознание

Термин «сознание» употребляется здесь в самом широком смысле, т.е. для обозначения всей совокупности психической и душевно-духовной жизни людей, включая как осознаваемый, так подсознательный уровень. При этом я полностью согласен с известным сравнением, что первый из этих уровней ? только вершина айсберга, а второй ? его огромная подводная часть.

В предыдущих параграфах мы рассматривали, так сказать, специализированные формы сознания. Но все они, так или иначе, влияют на повседневное состояние сознания в нашей обыденной жизни и, в то же время, в концентрированной форме выражают его тенденции. В чистом виде это соответствие проявляется в индустриальном обществе, созданном на основе культуры Запада. Однако анализ мировой ситуации в целом требует учесть, что в современном мире существуют по крайней мере четыре типа обществ и соответственно четыре типа обыденного сознания: традиционное общество; общество с «расшатанной наследственностью»; индустриальное общество; общество, переходящее на постиндустриальный (информационный) этап.

Традиционные общества остались только в виде анклавов. В обыденном сознании членов этого общества и в их повседневном поведении господствуют традиции, обычаи, неписаные нормы, подкрепленные непререкаемым авторитетом общепринятого. В обществе с « расшатанной наследственностью » часть традиций остается, а другая часть под воздействием внутренних процессов развития, а в наше время чаще ? под воздействием внешних факторов, утрачивается. В результате возникает «вакуум вседозволенности» и колоссальный резерв для манипулирования таким неустойчивым менталитетом. Так народ может сохранить обычаи кровной мести и работорговли, прекрасно овладеть современной техникой (особенно военной), «индустрией развлечений», заразиться алкоголизмом и наркоманией и утратить, скажем, традиции уважения к старшим, законы гостеприимства и связанные с этим моральные устои. Одним из примеров может служить процесс принудительного раскрестьянивания в России, начиная с 30-х годов ХХ столетия. Традиции деревенской общины оказались ненужными в городах и криминальных сообществах, а соблазны карьерно-потребительско-воровского плана ? гораздо сильнее, чем призывы к «сознательности», строительству коммунизма и формированию «нового человека» («новые русские» в наше время сформировались куда быстрее и , увы, естественнее). Если в подобных процессах не остается достаточно сильных положительных традиций, способных поставить себе на службу любые новации ( как, например, в определенный период развития Японии), то общность деградирует, и в том обществе, которое включает её в сой состав, обречена на роль носителей массовых пороков. У деструкторов в такой обстановке особенно разыгрываются садистские наклонности.

В классической форме индустриального общества прослеживается разрыв между обыденным сознанием тех, кто организует его жизнь на началах пуританской пассионарности, и масс, пока ещё лишенных сносных условий существования и служащих средством обеспечения максимальной прибыли. Жестокость и алчность первых прикрывается лицемерной завесой показного благочестия, пороки и неудовлетворенность вторых резюмируются в зависти, чреватой не меньшей жестокостью (вспомним романы Диккенса; разгул массовых «революционных страстей»: « кто был ничем, тот станет всем»; различие в сталинскую эпоху между сознанием и поведением командиров производства и партийных функционеров с одной стороны и мещанских масс, прозябающих в коммуналках ? с другой); различие между капитализмом и социализмом здесь не так уж существенно, ибо идеология максимума имела место и там и тут: «быть впереди» и «догнать и перегнать».

Что же имеет место в наиболее значимом для понимания современности обществе, в котором происходит переход к постиндустриальному этапу? В его обыденном сознании остаются «нажитки» предшествующих этапов: вседозволенность как следствие «смерти Бога» + вседозволенность от зависти + неумирающий соблазн «игры по крупному», и даже след традиционного общества ? жажда магического могущества. И за всем этим ? старое стремление к самоутверждению любой ценой, но в новых формах, с новыми возможностями.

Прежде чем конкретизировать эту ситуацию, хочу оговорить свою позицию, поскольку читатель, наверное, уже мог и усомниться: не сгущаю ли я краски, не вижу ли всё в исключительно мрачном свете? Нет, я не отрицаю, что на всех перечисленных этапах имел место и «прогресс добра» в чем-то люди безусловно стали терпимее, гуманнее, ответственнее перед природой и собственным будущим. Но какие люди? Созидатели всегда служили добру, добро всегда было прямым, простым, открытым. Если бы не было надежд на его победу, то зачем бы я взялся и эту книгу писать? Зло же становится всё изворотливее, всё извращеннее. Всё, что я хочу здесь показать, это то, что очередная надежда ? победа добра, мол, за ближайшим горизонтом: в 80-е годы будем жить при коммунизме, «светлое завтра» наступит в информационном обществе ? похоже, опять не сбудется. Но я не пессимист и не скептик: тем ответственнее надо искать верный путь грядущей победы.

Суть нынешнего самоутверждения по максимуму в том. что это самоутверждение без святынь, без всякой ответственности перед чем-либо иным кроме того, что производится твоей собственной «машиной желания». У человека с таким настроем на мир глаза разбегаются по двум причинам: нет единства взгляда изнутри, а растущее разнообразие жизни предлагает всё больше соблазнов; следовательно, если «хлеб» обеспечен, остаются «зрелища». Власть и выгода теперь связаны с организацией «зрелищ» (индустрия услуг и развлечений); престиж и наслаждение в возрастающей степени достигаются в этих же рамках. Всё меньше ограничений со стороны внешней необходимости и внутренней ответственности, всё больше свободного времени и чисто игрового разнообразия. При этом конкуренция не становится менее жесткой, чем в былые времена, когда боролись за средства существования и первоначальный капитал: всё та же ориентация на максимум, только цели становятся более призрачными. Одно дело, допустим, когда конкуренты сражались за обладание реальными нефтяными скважинами, другое ? когда «раскручивают» одинаково бездарных девиц, делая их очередными «звездами». Следовательно, игра в нынешней реальности ? это не просто беззаботное времяпрепровождение, но и средство сублимации: к целостному изменению жизни не готовы, реальность всё более абсурдна ? так убежим от неё в ещё больший абсурд. «Рабы развитой индустриальной цивилизации, - как заметил Маркузе, - это сублимированные рабы». [ 39]

Назовем основные направления такого бегства от бремени ответственного и целостного совершенствования жизни.

1. Престижное потребление: кто-то роется в мусорных бачках, а кто-то скупает виллы, меняет модные шубы, платит безумные деньги за безумные развлечения. 2. Любые игры в свободное время: компьютерные игры, спорт и сопутствующие ему «фанаты», стиль жизни «плейбоя», игры с самим собой («экспериментируйте над собой!» - призывает пресса: исследуйте, к примеру. возможности мастурбации),«эксперименты над другими» (от манипуляции чужим сознанием до «немотивированных» преступлений), «занятия любовью» ? секс как игра. 3. Уход в мир наркотиков и алкоголя. 4. Уход в «виртуальную реальность», когда компьютер и телевизор заменяют собой всю остальную действительность. 5. Уход в оккультный мир, в мистику, в особую реальность, формируемую различными сектами. 6. Тенденция к возрастанию «кочевничества» - начиная с моды на массовый туризм, постоянные перемещения «деловых людей» и заканчивая, видимо, тем идеалом будущего, о котором мечтает один из крупных современных финансистов Ж.Аттали: человек утрачивает всякие корни, превращается в «кочевника», который свободно перемещается из города в город, из отеля в отель в соответствии с требованиями? Чего? Дела или игры в дело? 7. И, наконец, вполне «серьезная» деятельность, превращающаяся в какие-то призрачные шизофренические игры.

Последний пункт нуждается в более подробном разъяснении. В индустриальном обществе деньги суть основа и символ власти. Но не надо забывать, что сами по себе они имеют информационную природу: значение монеты определяется не материалом, из которого она сделана, но соотнесением её с определенной товарной массой. Так вот это соотнесение в современном мире, кажется, тоже становится ирреальным. Денежная масса американских долларов, к примеру, давно уже не обеспечена адекватным реальным богатством; если бы сейчас был востребован весь долг США, это означало бы немедленный крах доллара и американской экономики. А самая богатая по реальным вещественно-энергетическим ресурсам страна мира ? Россия соотносит свой рубль не с этим реальным эквивалентом, а с искусственно раздуваемым долларом. Так что же в таких условиях является более «реальным» делом ? производство или финансовые спекуляции и политические аферы на основе «информационных войн»? Предлагаю читателю с таких же позиций проанализировать процесс «демократических» выборов и последующей деятельности парламентариев: чего больше ? реальных дел или безумных игр, приносящих, однако, вполне реальные (хотя и реально необеспеченные ? то-то раздолье для любителей парадоксов) доходы.

Одним словом, богатство, комфорт, увеличение свободного времени, рост информации не сделали нашу повседневную жизнь более разумной, но, напротив, ведут к ощутимой деградации массового повседневного сознания и определяемого им поведения. Парадоксальный ужас такой обыденности хорошо выражен в стихотворении В.Семенова:

Ближний Содом

Ликёры и кофе?

и вдруг фашизм!?

Вы просто комик ?

Культурная жизнь!

А я говорю вам:

в этих кафе

варвары трутся

без душ и вер.

Опомнитесь ? поздно:

пошлый комфорт

штампует подлый

и низменный сброд.

Им нужно забвения.

Обезьяний рай.

В модерных кофейнях

щебет и лай.

Везде автоматы ?

не видно людей.

Страшнее всех матов ?

бонтон б? .

Рекламы и морды ?

декоративизм.

Нужны им лишь формы.

Венеры без головы.

И я возвещаю вам

Содомов, Гоморр

Судьбу безжалостную.

Огнь и мор. [40]

Примечания .

39. Marcuze H. One-dimensional man. Boston .1968. P .33.

40. Семенов В. Русский храм. Книга души. СПб,1998. С. 15-16.

2.2.6 Информационное общество?

Если проследить смену аксиологических доминант на пути от индустриального к информационному обществу, то получится такая цепочка: религия (преобразование мира во имя Бога) ? рациональный расчет (человеческий разум служит деловым интересам) ? массовое потребительство ? игра. Казалось бы, игра накрепко связана со свободой. Действительно, свободное время увеличивается, возможность свободного выбора информации и жизненных благ, вроде бы, возрастает, зависимость от грубых видов деятельности, связанных с переработкой вещества и энергии, уменьшается. Может быть не коммунизм, а информационное общество и приведет наконец человека к исполнению его вековой мечты о свободе? Увы, нас ждет жестокое разочарование. В докапиталистических обществах преобладала зависимость человека от природы и личная (основанная на возможности непосредственного насилия) зависимость людей друг от друга; в индустриальную эпоху человек «победил» природу, но осталась вещная (основанная на экономическом неравенстве) зависимость внутри общества. В постиндустриальном обществе, где ведущую роль начинают играть переработка информации, наступает не царство духовности и свободы, но реализуется третий вид межчеловеческой зависимости: зависимость информационная. И, пожалуй, самая страшная.

Дело в том, что переход к господству информационных технологий не вывел нас за пределы идеологии максимума и, стало быть, престижного потребления. Просто их характер стал менее «прозрачным» и более «шизофреничным». Если сохраняется ориентация на несвободу (на зависимость других от твоей власти и зависти перед престижностью твоего положения + собственная зависимость от гонки в этой «жизненной борьбе»), то разве может само по себе увеличение свободного времени и возможностей выбора средств сделать нас свободными? Та же самая пошлая буржуазность, которая проявлялась в накоплении вещных богатств, теперь выражается в накоплении богатств информационных (иметь, а не быть, как сказал бы Э.Фромм): поиски и коллекционирование любых новаций , независимо от их смысла и направленности ? новых развлечений и ощущений, «знаковых» произведений искусства, эрудиции в науке, рекордов во всём, манеры поведения (имиджа») и т.д. и т.п.

Но за видимостью свободы стоит реальная манипуляция нашим сознанием со стороны организаторов информационных потоков и СМИ. Плюрализм и свобода, провозглашаемые нашими тайными властителями (информационный «гуру» сменил грубого феодала и богатого капиталиста), есть не более, чем дымовая завеса. Мне вспоминается одна дискуссия в телепередаче «Глас народа»: должен ли журналист просто нести максимум информации (для последующей свободной оценки со стороны читателя или слушателя) или же он призван как-то формировать определенную жизненную позицию? Правилом хорошего тона, разумеется, считается первое мнение. Но ведь это ложь! Например, тележурналистка Е.Масюк, защищающая первую позицию, в свое время организовала передачу по поводу переноса столицы Казахстана в г. Астану. И был там такой эпизод: «Могучий барс ? говорит голос за кадром ? вот символ нового государства», а камера показывает дохлую кошчонку, сиротливо сидящую на шикарной лестнице столичного здания. Да не может человек, кем бы он ни был, не выразить своего отношения к тому, о чем он говорит. Иначе надо просто регистрировать всё подряд. Однако, показывая чей-либо митинг, противник будет снимать отталкивающие, дегенеративные физиономии, а сочувствующий ? мужественные и целеустремленные.

Страшен не сам факт, что кто-то хочет навязать нам свою позицию. Хуже другое: претендующий быть властителем наших дум сам, чаще всего, является рабом очередной (и кому-то выгодной) модной игры. Мы действительно кружимся в безысходности «дискурсивных практик» (М.Фуко), формирующих наше поведение. А поскольку, повторяю, за всем этим продолжает стоять ориентация на максимум самоутверждения, то мы оказываемся во всё более искусственном и воистину античеловеческом мире. Так максимальная «выразительность» современной поп-музыки приводит к звучанию мощностью 110 децибел (в лесу ? 10 децибел, грузовик ? 80, реактивный самолет ? 130) + опасный диапазон вибрации + агрессивная направленность. И во имя моды люди «свободно» принимают такую информационную диверсию, не задумываясь над тем. что наш организм имеет собственные естественные вибрации. Например, преобразование молекулярных колебаний ДНК в звуковой спектр дало мелодию, напоминающую медитативные мелодии Индии. [41] Чем же являются информационные эксперименты над людьми - свободой или изощренным насилием? В мире безбрежного информационного плюрализма без созидательной доминанты человек утрачивает чувство соразмерности с положительно упорядоченным миром природы и культуры: всё может быть подвергнуто безответственному игровому расщеплению.

Поскольку эти игры находятся в одной упряжке с выгодой, информационное рабство навязывается особенно настырно. Примером может служить насильственное внедрение наглой и безвкусной рекламы. Невозможно углубиться в переживание фильма, в любое время, независимо от ситуации в стране и в твоей душе звучат темы о прокладках, призывы «сникерснуть», поучения о том, что надо уметь наслаждаться и «брать от жизни всё».Где же тут «права и свободы человека», если я вынужден быть в постоянном напряжении по поводу этой информационной агрессии? [ 42] Заговор, дьявольская «игра на снижение» или, опять-таки, безмозглая мода в союзе с выгодой и нахальством?

Естественно, что такое общество оказывается не менее, а более изощренно криминальным, чем все предыдущие. Наркобизнес является его символом: активные и жестокие представители обществ с «расшатанной наследственностью» наживаются на пагубной страсти всё увеличивающегося числа представителей «высшей цивилизации». А чего стоит вся грязь, которая крутится вокруг спорта, массового «искусства», политики? А если задуматься над перспективами, - при сохранении тех же ценностных ориентаций, - связанных с пересадкой органов и клонированием? И, наконец, если «всё дозволено», если утрачено естественное чувство меры и ответственности, то где границы садомазохистского экспериментирования над собой и другими? Где опознавательные знаки для безнаказанного углубления в виртуальную реальность? Да, свобода -?это возможность выбора, но она ведет к гибели, если основание выбора служит злу. В потоке информации, не ориентированной на служение целостности человеческого и мирового бытия, человек обречен на ещё большее отчуждение, чем в хаосе вещественно-энергетических образований. Человек не сумел справиться не только с техникой, но и со словом.

Следует различать информационное и духовное общество. Первое продолжает работать на максимум самоутверждения, второе ориентируется на оптимум взаимопонимания, диалога и сотворчества (между людьми и между человеком и миром). Дело, стало быть, не в том. что и как мы пеперабатываем, а в том, чему служат эти материалы и технологии, каков смысл нашей деятельности. Без перехода к духовному обществу, от которого человечество ещё очень далеко, мы не сможем избежать катастрофы ни в материальной, ни в духовной сферах.

Примечания.

41. См.: Соло для инфаркта с оркестром//Комсомольская правда, 21.9.1999.

42. Я посылал заметку с соображениями такого рода в несколько газет. Ни ответа, ни привета. Их это не волнует (толстокожие?) или поднимать такие вопросы невыгодно? Свобода печати?

Наверх