3. Универсальные структуры жизнедеятельности

Инвариантная структура. — Аксиологическая структура. — Результирующая подсистема. — Подсистема непосредственной реализации. — Обеспечивающая подсистема. — Синтезирующая подсистема.

3.1. Инвариантная структура

Конкретизация понятия деятельности. — Принципы структурирования. — От смысла до поступка: «блоки» общей структуры деятельности.

Жизнедеятельность САЦ есть целокупность ее отношений к миру, взятому в единстве основных уровней бытия: объективной, субъективной и трансцендентной реальности. Следовательно, что уже было показано в общем плане, жизнедеятельность суть взаимодополнительное единство естественно-исторического процесса, деятельности и глубинного общения. Прежде чем заняться более детальным структурированием жизнедеятельности, необходимо остановиться на некоторых конкретных вопросах понимания ее природы.

Различение деятельности и естественно-исторического процесса, как детерминированных изнутри и извне, нуждается в дальнейшей конкретизации, по крайней мере, в двух направлениях: во-первых, с точки зрения их взаимного вклада в то взаимодействие, которым является жизнедеятельность в целом; во-вторых, в уточнении того, что именно понимается под внутренней детерминацией, т. е. в выявлении конкретной формы, в которой воплощается спонтанное начало субъективности, организуя деятельность в целом.

Естественноисторический процесс и деятельность паритетны в рамках жизнедеятельности в том смысле, что ни одна из этих сторон не может быть полностью сведена-выведена (редуцирована) относительно другой, и только вместе они необходимы и достаточны для жизнедеятельности САЦ. Но с точки зрения определяющего вклада деятельность является приоритетным, доминантным началом. Это вытекает из сущности человека как существа, способного к выбору: на одни и те же объективные условия он реагирует по-разному, и эта разница не является ни наследственно, ни социально запрограммированной[1]. Поэтому законы, определяющие человеческую жизнедеятельность, не являются просто повторяющимися отношениями в тех или иных ее сферах (экономике, технике, языке, науке). Эти отношения воспроизводятся лишь при условии определенной реакции субъекта на предъявленные ему объективные обстоятельства, т. е. выступают как законы-реакции.

Поясним это аналогией с выработкой условного рефлекса. Животное будет выделять слюну на условный сигнал, поскольку закреплена связь между этим сигналом и безусловным пищевым рефлексом. У человека уже при рождении безусловные интенции («прареакции») несравненно разнообразнее: схватить, оттолкнуть, исследовать (потребность в информации как таковой и т. д.). По мере развития человека его отношения к воздействующей на него реальности, носящие безусловный характер при реакции на эти воздействия, в то же время создаются в самом процессе его деятельности. Физиологически это выражается в наличии доминанты, очага возбуждения, определяющего характер ответной реакции, которая является непосредственной внутренней основой выделения предмета из объекта в человеческой деятельности. «Каждую минуту, — писал А. А. Ухтомский, — нашей деятельности огромные области живой и неповторимой реальности проскакивают мимо нас только потому, что доминанты наши направлены в другую сторону. В этом смысле паши доминанты стоят между нами и реальностью» [ 2] .

Культурологически эти доминанты выступают как жизненные смыслы, определяющие характер деятельности. Отношение человека к миру, стало быть, опосредовано аксиологическими доминантами. Вот почему структурирование жизнедеятельности в целом задается структурированием деятельности. В политике и экономике действуют свои законы, это - определенные сферы естественно-исторического процесса человеческой жизни; но само выделение этих (и всех других) сфер задано опосредствующим действием соответствующего способа осмысления реальности. Под осмыслением здесь понимается не просто объяснение, понимание, но задание смысла.

Именно последнее и определяет специфику человеческой деятельности, ее отличие от, скажем, синтеза белка, управляемого генетическим кодом, или поведения животных, управляемого рефлекторным кольцом. В самом общем плане заданность смыслом выступает как произвольность, имеющая место относительно действий, для которых пусковой сигнал «вообще не играет решающей роли и может вовсе отсутствовать. Это те действия, для которых не только программа, но и инициатива начала целиком определяется изнутри индивида, в наиболее точном определении и являются тем, что принято называть произвольными действиями» [3].

Человеческая произвольность в положительном значении (т. е. когда она мыслится не как абсолютное отсутствие принуждения, «произвол», но как нечто управляемое внутренним началом) традиционно интерпретируется как нечто целесообразное и осознанное. Во избежание недоразумений здесь необходимо внести определенные уточнения. В строгом и узком смысле под осознанностью понимается отчетливость: человек имеет перед собой не только ясный образ-образец того, что он намерен делать, но и знает, что у него есть это знание, т. е. способен дать себе и другим соответствующий отчет с помощью определенных знаковых средств. Сороконожка владеет своими конечностями, по не осознает того, как это происходит. Но и человек может прекрасно осуществлять какие-либо трудовые операции или спортивные упражнения, затрудняясь осознать это в отчетливой форме. Таким образом, целеполагание не всегда является осознанным в узком смысле этого слова. Дело не в том, что животные, якобы, не ставят цели, а человек их ставит; важно другое: цели человека носят социокультурный характер, т. е. создаются в его деятельности, а не заданы сполна его природной основой.

Следовательно, деятельность включает в себя и неосознаваемые компоненты. Иногда, чтобы подчеркнуть осознанность деятельности в целом, отличают ее от поведения, к которому и относят неосознаваемые моменты. С этим можно было бы согласиться, если бы осознанность понималась как момент деятельности, но не как ее самая глубокая сущностная характеристика. В самом деле, отчетливое осознание как момент деятельности необходимо в силу следующих обстоятельств: незаданность идеальных образцов требует контроля над их использованием, а создание и усвоение их в ходе совместной деятельности людей. С — С общения требует выражения в общезначимой отчетливой форме (что также предполагает контроль: не «зубрить», но понимать). Иными словами, человеческое знание есть знание с рефлексией, т. е. включает в себя момент проверяемого и отчетливо выраженного самосознания. Но достаточно ли осознать себя человеком для того, чтобы действительно стать им?

Качество человеческой деятельности и ее результатов не задается непосредственно фактом осознания целей и средств деятельности. Издавна известно, что можно знать лучшее, но стремиться к худшему. И Сократ был неправ, утверждая, что люди не делают добро лишь вследствие незнания, что это такое. Осознание природы добра поможет лишь тому, у кого в «сокровенном внутреннем» уже есть интенции к нему, кто готов действовать, знать и осознавать во имя добра как высшего жизненного смысла. Глубинная суть человека не в осознанности, а в способности к смыслополаганию и следованию своим ключевым ценностям, жизненным смыслам. Интегральные качества человеческого бытия есть прежде всего смыслоосвещенные качества.

Такое понимание деятельности и ее места в жизнедеятельности позволяет наметить принципы структурирования. Наиболее полные варианты структур деятельности были представлены в советской философии М. С. Каганом и М. М. Кветным [ 4] . М. С. Каган выделил пять видов деятельности в соответствии с их местом в системе С — О и С — С отношений: преобразование (изменение объекта субъектом), познание (отражение объекта субъектом), ценностно-ориентационную деятельность (выражение ценностей субъекта), общение (С — С отноше­ния)[ 5] и художественную деятельность как синтез предыдущих видов, обеспечивающую целостность человеческого бытия. М. С. Кветной, приняв схему Кагана, дополнил ее анализом внутреннего строения деятельности как таковой. Выделение видов деятельности он назвал экзоструктурой, а внутреннего строения - эндоструктурой деятельности.

Мы продолжим движение по этому же пути, также выделяя структуру, инвариантную для любого вида деятельности, и структуру, в которой представлены универсальные виды (аспекты) деятельности. Отличия от предшествующих попыток заключаются в следующем. Во-первых, виды деятельности будут выделяться в рамках «клеточки» философского знания, т. е. в системе (Каган, будучи последовательным материалистом, не мог встать на такую позицию.). Во-вторых, необходимо четко определить понятие «универсальный вид (аспект) деятельности», что до сих пор не было сделано (исключая ряд моих статей, оказавшихся невостребованными). Отсутствие такого определения не позволяет осознать основания выделения видов в рамках отношения человека к миру. В-третьих, требуется системно соотнести основания экзо (по видам) и эндо (инвариантной для всех видов) структур деятельности.

Вообще говоря, видов деятельности очень много. Каждый вновь появляющийся вид производства, потребления, обслуживания, способ познания и т. д. может быть рассмотрен как вид деятельности. Понятно, что их изучение — не дело философии. Философа интересуют только категориальные виды. А это значит, что такие виды должны быть универсальными: так или иначе, в той или иной форме и мере присутствовать в любом конкретном виде деятельности, если это человеческая деятельность, и выражать сущность САЦ.

Нетрудно видеть, что, например, виды, выделенные М. С. Каганом, соответствуют этим требованиям. Действительно, чем бы мы ни занимались, мы обязательно что-то преобразуем (вещество, энергию, информацию), опираемся на какие-то знания и что-то познаем, выражаем свои ценностные ориентации, непосредственно или опосредованно соотносимся с другими людьми, по крайней мере в возможности, создаем какой-то источник художественного моделирования. Но где гарантия, что именно эти виды необходимы и достаточны (а требование необходимости и достаточности — основной принцип системного подхода) для выражения сущностной специфики человека? Для успешного применения системного подхода нужна содержательная идея как основание систематизации. Если такая идея не формулируется в явном виде или не является адекватной, то систематизация оказывается частичной, а в худшем случае — формальной, искусственной.

В основание предлагаемой дальше систематизации универсальных видов деятельности положены две идеи: 1) каждый из видов деятель­ности должен быть необходимым для обеспечения определенного спе­цифического системного качества САЦ, а все вместе — оказаться достаточными для обеспечения ее интегрального качества; эти качества [6] задаются соответствующими базовыми ценностями, жизненными смыслами. Таким образом должны получиться два изоморфных множества: видов деятельности с их качествами и базовых ценностей. Так, если вернуться к системе Кагана, способность к познанию является сущностным качеством человека, и соответствующий вид деятельности ориентирован на базовую ценность постижения истины. Формальные отношения внутри С — О — С системы получают, следовательно, содержательное, а именно аксиологическое, основание. Поэтому система видов деятельности, которая будет изложена в последующих параграфах, является аксиологической. Соответственно естественно-исторический процесс структурируется на сферы, в которых реализуются базовые ценности САЦ в определенных объективных условиях.

Взгляд на ценности как системообразующее ядро деятельности позволяет четко отличить деятельность от ее составляющих элементов: действий и операций. Это различение было осуществлено А. Н. Леонтьевым, который соотнес действие с реализацией цели (что надо сделать?), а операцию — с решением задачи (как достичь цели в определенных условиях?), деятельность же — с мотивом и личностным смыслом [ 7] . Но, во-первых, в психологической и философской литературе нет единства в понимании мотива и его соотношения с личностным смыслом, а во-вторых, в работе Леонтьева речь идет о деятельности личности, отдельного человека. В нашем случае деятельность — отношение к миру любого уровня САЦ, и ее системообразующим ядром оказываются ценности как фундаментальная основа выбора целей и средств деятельности (вспомним притчу о трех рабочих, везущих тачки с кирпичом).

Переходя к внутренней структуре деятельности, инвариантной для любого ее категориального вида (что и явится дальнейшим предметом рассмотрения в данном параграфе), мы должны соотнести аксиологическое ядро деятельности с результатом, в котором воплощается его качество. Истина в деятельности познания или красота в эстетической деятельности не воплощается полностью в отдельных познавательных или эстетических действиях или операциях, которые оказываются лишь «строительным материалом» и технологией для реализации познавательных, эстетических (и иных) базовых смыслов. Результирующим проявлением деятельности, в котором воплощается ее целостность, выступает не просто достижение цели или решение задачи, но поступок, реализующий исходные жизненные смыслы. Таким образом, ценность оказывается основанием, точнее, исходным пунктом также и инвариантной структуры. Нам предстоит решить следующую задачу: выявить компоненты, необходимые и достаточные для того, чтобы обеспечить прохождение пути от смысла (ценности) до поступка в любом универсальном виде человеческой деятельности.

Для самого абстрактного описания этой ситуации достаточно следующих характеристик: имеются определенные ценности (жизненные смыслы), отвечающие на вопрос, во имя чего совершается деятельность субъекта (1); условия, в которых осуществляется реализация ценностей (2); проблемная ситуация (противоречие между ценностями и наличными условиями (3); поступок (процесс и результат, разрешающий это противоречие (4):

Обратная связь, изображенная на этой схеме, показывает, что поступок, разрешая проблемную ситуацию, преобразует (материально, познавательно, нравственно, эстетически и т. д.) условия и влияет на порождение новых смыслов, т. е. изменяет состояние бытия. Поэтому поступок есть не просто «акт» (действие, операция), но событие, т. е. неповторимое приращение бытия, такое вхождение в его ткань, когда удается «войти в бытие именно там, где оно не равно себе самому, — войти в событие бытия»[ 8] .

Взаимодействие жизненных смыслов и условий задает пространство поступка, и характер этого взаимодействия запечатлевается в характере поступка. В процессе смысловоплощения создастся целостность, обладающая новым качеством. Место смыслоосвещенного поступка среди других «актов» человеческого поведения можно сравнить с ролью «импрессинга» (наиболее впечатляющего события, определяющего характер дальнейшего выбора в определенной сфере жизни) среди обычных воздействий окружающей среды на живое существо [ 9] . Теперь нам предстоит последовательно конкретизировать исходные понятия.

Независимо от того, в какой именно сфере совершается поступок, субъект не является Робинзоном, изолированным от других субъектов и сфер бытия, которые непосредственно данной деятельностью вроде бы не затрагиваются. В любом случае пространство поступка задается координатами все той же исходной «клеточки». Именно эти координаты — отношения субъекта к объективной, субъективной и трансцендентной реальности — позволяют системно декомпозировать подсистему условий и выявить основные «ипостаси» поступка.

Раскрывая содержание экзоструктуры, М. С. Кветной выделил четыре подсистемы человеческой деятельности: 1) объективно-предпосылочную (потребности и интересы), играющую роль «генерационного поля»; 2) субъективно регулирующую (идеальное побуждение, мотивы и цели, возникающие на основе осознания потребностей и интересов); 3) исполнительскую (акты действия и средства); 4) объективно-результативную (продукты деятельности)[ 10] . Такое разделение можно «принять за основу» в чисто структурном плане. Но, естественно, благодаря «клеточке» получается принципиально отличающаяся интерпретация каждой из подсистем и их соотношения друг с другом. Структура Кветного — это максимум, который можно увидеть с позиций материалистической парадигмы (то же самое можно сказать и о структуре Кагана).

В развиваемой здесь концепции все эти подсистемы выделяются по отношению к жизненным смыслам как условия и результаты их во­площения. При традиционном подходе как в советской, так и в западной литературе, «точкой отсчета», задающей проблемную ситуацию, являются потребности. Марксисты делают акцент на объективности потребностей или, по крайней мере, на том, что потребности есть отражение объективной необходимости [11]. На Западе предпочитают начинать с внутренней проблемной ситуации как нарушения равновесия и представлять деятельность как систему актов по его восстановлению [12] 12 .

Однако потребности — ни в объективном, ни в субъективном смысле этого слова, хотя и служат непосредственным импульсом, побуждающим к активности, не являются той силой, которая с неизбежностью ведет деятельность к конечному результату. И чем более разнообразны потребности и возможности их удовлетворения, тем более властно заявляет о себе необходимость их сравнительной оценки, ранжирования и выбора. А это — функция ценностей. (Даже зомбированные рекламой агенты массовой культуры являются рабами потребностей лишь при условии соответствующей ценностной ориентации: на престижное потребление.) Сами по себе требования объективной реальности не являются «генерационным полем», лишь отражаемым в сознании; они не определяют с необходимостью результат деятельности, но препятствуют, либо способствуют воплощению замысла субъекта.

Разделим условия реализации жизненных смыслов на объективные, субъективные, субъективно-объективные, субъективно-субъективные и «квазиусловия», в которые входят возможное воздействие на ход деятельности со стороны потенциальной бесконечности (неопределенности, флуктуации хаоса) и присутствие актуальной бесконечности (духовное состояние). В свою очередь, каждая из перечисленных подсистем (разумеется, кроме непредикативного абсолюта) характеризуется определенным составом, энергетикой, информацией и направленностью (такая онтологическая основа была рассмотрена в Части второй).

Объективно-предпосылочной подсистеме Кветного соответствуют объективные условия (в число которых входят и субъективно-объек­тивные, т. е. объективированная во второй природе субъективность других субъектов) и субъектно-субъектные предпосылки (определенные С — С отношения, воздействующие на данную деятельность), данные на «входе» субъективной подсистемы. Качалось бы, их можно было бы тоже отнести к объективным условиям, поскольку они даны сознанию субьекта деятельности, так сказать, принудительно, он застает их готовыми. Но их адекватное понимание не может быть сведено к объективирующему отражению, оно требует сопереживания необьективируемых (не сводимых к информации; такой подход был обоснован в Части второй) слоев чужой субъективности. Если бы С — С отношения сводились к объективным социальным отношениям и верно было бы, что всякая внутренняя психическая функция «была прежде социальным отношением двух людей» [13]. то эта подсистема была бы столь же объективна, как и техника в субъективно-объективных предпосылках. Хотя в С — С отношениях огромную роль играет язык (средства общения), но он не сводится к системе знаков. Нельзя согласиться с таким, например, выражением широко распространенного ныне социоцентристского подхода, согласно которому в психической деятельности человека «функционально определяющим целым пли фо­кусом всего процесса является знак и способ его употребления. Подобно тому как применение того или иною орудия диктует весь строй трудовой операции, подобно этому характер употребляемого знака является тем основным моментом, в зависимости от которого конструируется весь остальной процесс» [14].

В состав субъективных условий (субъективно-регулирующая подсистема) входит все то, что необходимо для обеспечения реализации жизненных смыслов в процессе внутренней идеальной детерминации их воплощения. Исполнительская подсистема включает в себя снопа субъективно-объективные и субъективно-субъективные условия, но на этот раз те, которые субъект не застает готовыми (на «входе» субъективной подсистемы), но создает и/или организует сам (т. е. имеет их уже на «выходе» субъективной подсистемы).

Продолжим декомпозицию каждой из выделенных подсистем блока условий.

Объективные условия включают в себя наличное состояние природы и «второй природы» (т. е. предшествующую данной деятельности объективированную деятельность других субъектов — на любом структурном уровне САЦ), взаимодействующих с субъектом деятельности. Эта объективированная деятельность предстает в виде средств преобразования и общения (техники и языка), включая людей в том отношении, в котором они выступают как элементы объективных процессов (биологические индивиды и производительная сила). Эти условия воздействуют на деятельность в качестве возможностей, требований и ограничений. В свою очередь, указанные три способа воздействия могут касаться соответствующих материальных, энергетических и информационных ресурсов, а также направленности, тенденций функционирования и развития каждого из компонентов объективных условий.

Другие субъекты как субъекты «живой» деятельности (не сводящейся к объективированным результатам, но являющейся непосредственным воплощением их жизненных смыслов) образуют субъективно-субъективные условия. Допустим, субъект данной деятельности знает, что успеху его замысла способствуют или препятствует определенная социальная структура, уровень квалификации и сложившиеся потребности людей, с которыми ему предстоит взаимодействовать. Но достаточен ли такой профессионально-классовый подход, чтобы успешно прогнозировать реальное поведение потенциальных партнеров и конкурентов, потребителей и лиц, облеченных властью? Это все та же проблема учета разного менталитета (т. е. в конечном счете разных жизненных смыслов, ценностных ориентации), несводимости че­ловека к его объективным характеристикам. Как показал Б. Ф. Поршнев, «взаимодействие людей складывается из двух главных уровней — инфлюативного и информационного, причем первый, в свою очередь, делится на первичную — интердиктивную и вторичную — суггестивную фазы»[1 5] . Это означает, что люди не просто обмениваются информацией, сообщая друг другу о положении дел, но и выражают (инфлюируют) свое отношение к делу и друг к другу, оказывая запретительное (интердикция) и внушающее (суггестия) воздействие в соответствии с собственными базовыми ценностями. И в этом отношении они — трудно предсказуемые субъекты деятельности, а не рационализируемые и роботизируемые элементы человеко-машинных систем, и их взаимодействие есть С — С общение, а не формализируемая, в принципе, коммуникация.

В своем положительном значении функцией объективных и субъективно-субъективных условий является обеспечение возможностей деятельности.

Субъективные условия — это то, что необходимо и достаточно для формирования идеального замысла (проекта) деятельности и принятия решений в процессе его осуществления. Непосредственным внутренним импульсом деятельности действительно являются потребности («хочу»). Здесь имеется в виду не то, что субъекту «объективно» нужно (чтобы дать такую оценку, требуется очень большая мыслительная работа), но именно то, что он sic at nunc хочет. Определим потребность как внутреннее состояние субъекта, содержащее информацию о некотором будущем состоянии (самого субъекта и/или внешней реальности), и переживание, побуждающее к достижению этого состояния[ 16] . Основная функция потребности — побуждение, импульс к деятельности.

Удовлетворение потребностей требует наличия не только внешних, но и внутренних возможностей субъекта. В их число входят способности, знания, умения и организационно-волевые качества, актуально необходимые для осуществления данной деятельности. Человеческое «могу» нуждается в такой же оценке на соответствие потребностям, объективным возможностям и ценностям, как и «хочу». Функция внутренних возможностей — предоставление субъекту идеальных средств его деятельности. Но сами по себе импульсы-потребности и средства-возможности еще не определяют характер деятельности.

Поставим вопрос так: достаточно ли сформировать определенные потребности и внутренние возможности, чтобы гарантировать определенный тип целостности и соответствующее ему поведение? Положительный ответ возможен при допущении, по крайней мере, одной из двух установок: 1) суть формирования человека именно в том и заключается, чтобы дать ему средства (и внешние, и внутренние) для удовлетворения его постоянно возрастающих потребностей; 2) объективные ситуации общественной и личной жизни, если их контролировать, сами придадут нужную направленность и потребностям, и характеру использования средств их удовлетворения. Я предпочитаю отрицательный ответ, ибо существо с богатыми потребностями и необходимыми возможностями (знаниями и умениями) для их удовлетворения — это, конечно, homo habilis , но совсем не обязательно homo sapiens . He обладая способностью к ответственному выбору — и потребностей, подлежащих удовлетворению, и допустимых способов их реализации — оно, при всей своей умелости, может погубить и себя, и мир.

В одних и тех же обстоятельствах, при наличии достаточно общих потребностей и одинакового творческого потенциала различные субъекты ведут себя существенно (вплоть до противоположности) по-разному. Этот факт нуждается в объяснении, и я не вижу более подходящего пути, чем допущение в системе внутренней детерминации помимо потребностей и внутренних возможностей третьей подсистемы. По-разному обозначая этот феномен и выделяя в нем различные аспекты, многие исследователи сходятся в том, что здесь «имеется общий центр, в котором находятся исследования социологов, социальных психологов и психологов. Этим общим центром являются ценностная ориентация групп и личности, общность целей деятельности, жизненная направленность, или мотивация поведения людей» [ 17] .

Функцией этой подсистемы направленности, основанием которой являются ценности, оказывается выбор среди всех других компонентов внешних и внутренних условий и на основе этого выбора и ранжировки — организация их. Наша задача теперь заключается в том, чтобы конкретизировать понятие ценности (жизненного смысла), показать ее непосредственную организующую роль относительно субъективных условий и опосредованную — относительно всех других условий человеческой деятельности.

Необходимо избежать смешения вопросов о форме существования ценности и се функции. Центральной проблемой здесь является соотношение ценности и установки. Ценность однозначно связана с функцией оценки (установления предпочтительности чего-либо) и выбора. В понимании установки не разводятся с достаточной четкостью функции придания направленности, что позволяет отождествить ее с ценностью (мы видели это у Прангишвили, и в общем плане такое понимание можно встретить и у Узнадзе[ 18] ), и готовности к определенному виду деятельности в определенных ситуациях (в концепции Узнадзе это непосредственно относится к актуальной установке, в то время как фиксированная установка вполне может быть воспринята как форма существования ценности). Мы будем связывать с термином «установка» только функцию готовности. И дело здесь не в том, что готовность проявляется автоматически (как, допустим, принятие боксером боевой стойки), а ценность, якобы, функционирует всегда осознанно. Как раз чаще всего мы не осознаем свои ценности. Их «включение» в ситуации выбора между различными потребностями и возможностями можно уподобить «зажиганию» в нашем внутреннем мире некоего табло, на котором в определенной последовательности появляются наши базовые ценности (допустим, удоволь­ствие, престижность, справедливость, выгода, творчество и т. д. — у кого как); но далеко не всегда мы можем и хотим дать себе и другим отчет в наших действительных предпочтениях. Различие между ценностной направленностью и установочной готовностью заключается в том, что первая субъективна, а вторая объективна: можно механически оттренировать установку, но нельзя таким же путем «сформировать» жизненный смысл. Установка есть объективное отношение между субъектом и реальностью, ценность — субъективное отношение к этой реальности [19]. Человек может иметь самое разумное и доброе отношение к жизни и быть совершенно не готовым к его воплощению в реальных отношениях и поступках (феномен Обломова).

Истоки ценностей надо, скорее, искать в эмоциональной жизни человека. Здесь мы снова сталкиваемся с неоднозначностью слов такого рода: ведь и в классических триадах Платона и Фейербаха (представления Платона о душе и Фейербаха о сущностных силах) не очевидно, что в разных контекстах понимается под «чувством» — чувственное отражение или эмоционально-ценностное отношение (выражение). Разумеется, нас здесь интересуют чувства-эмоции в том смысле, когда они выражают субъективное отношение человека к миру [20]. В этом смысле «Эмоция '"заинтересованно", "пристрастно" оценивает действительность и доводит свою оценку до сведения организма на языке переживаний»[21]. Ценность может выражать себя в эмоциональной форме, но это не значит, что эмоция и любая эмоциональная оценка уже есть ценность и ценностная ориентация. Непосредственной основой ценностей является такое эмоциональное отношение к миру, которое становится для данного субъекта (личности, культуры) устойчивым, доминирующим и не подлежащим (вне ситуаций кризиса и философской рефлексии) сомнению, т. е. фундаментальный настрой на мир (ужас у Хайдеггера, недеяние в даосизме, атараксия у древних греков, любовь к миру в русском антропокосмизме и т.д.); онтологический статус этого понятия был рассмотрен в Части второй. Фундаментальный настрой - это Океан из лемовского «Соляриса», в котором кристаллизуются ценности.

Эта кристаллизация осуществляется в «поле» эмоций, но «вещественную плотность» ценности придает ее «прививка» к той или иной потребности [ 22] . Допустим, у человека есть исходная эмоциональная интенция на активную реакцию в С — С отношениях. В различных ситуациях может возникнуть потребность во властных действиях, социальном творчестве, правовом или нравственном урегулировании этих отношений. Для чистоты мысленного эксперимента условимся, что ни одна из этих потребностей не приобрела еще ценностного статуса, т. е. является побуждением, но не основанием выбора. На доценностном уровне выбор будет осуществлен либо случайно, либо на основе программы, заданной извне: биологического приспособления или требования социальных ролей (чаще всего их комбинации). Благодаря определенным способностям субъекта и особенностям ситуации выбор получает положительное или отрицательное подкрепление. В случае сочетания исходной эмоциональной интенции, базовых переживаний субъекта с сильным подкреплением в данной «точке бифуркации» имеет место то, что В. П. Эфроимсон назвал импрессингом, — исключительно сильное впечатление, становящееся затем основой выбора, образцом поведения. И одна из потребностей, легшая на эмоциональную основу, подкрепленная объективной и субъективной ситуацией, резонирующая с состоянием духа, может приобрести статус ценности. Жизненный смысл не есть просто следствие взаимодействия указанных факторов. Он самопорождается в поле этого взаимодействия, а дальше уже он — как ценностная ориентация на власть, творчество и т. д. — организует последующие взаимодействия (точнее, задаст исходный вектор такой организации).

Конечно, ценность может быть осознана, се можно пояснить информацией. Но основа ее- в переживании, а оно может иметь извне лишь благоприятные или неблагоприятные условия, но не порождаться извне, не быть результатом интериоризации. Человек является «субъектом безотчетных действий» (Ж.-П. Сартр)[ 23] и на уровне ценностей. Осмысление ценностей (способствующее овладению ими, но не способное создавать их) совершается лишь на самом высоком уровне философской рефлексии (обоснованная «переоценка ценностей»). Проведенные рассуждения уже на категориальном уровне подтверждают основную нашу мысль: ценность есть системообразующее внутреннее ядро деятельности.

После выбора на основе базовых ценностей достойных потребностей и возможностей их удовлетворения, т. е. осознания проблемной ситуации (противоречия между подлежащими удовлетворению потребностями и имеющимися возможностями), открывается следующая подсистема субъективных условий: идеальный проект конечного продукта деятельности и способа его получения (нормативная подсистема). Ее функцией является целеполагание с учетом определенных условий, т. е. формулировка целей и задач деятельности, создание нормативных предписаний для воплощения смысла.

Системообразующим звеном перехода от ценности, отвечающей на вопрос: «Во имя чего?», к норме-проекту (цели и задаче, отвечающим на вопросы: «Что и как делать?»), является идея, развертывающаяся в идеал [ 24] . Идея одновременно является вершиной в иерархии норм и в то же время к норме не сводится, как и идеал не сводится к системе норм. Идея и идеал образуют метанормативную часть проекта, незримо участвуя в формулировке целей и задач, даже если их присутствие не выражено явно. В основе идеи лежит ценность, опирающаяся на видение сущностных возможностей будущей целостности. Она, таким образом, не просто выражает желаемое как должное, но эти ориентация и требования опираются на знание принципиальных возможностей. Если это видение оказывается ложным или недостаточным, то идея будет утопической, не работающей. Например, социалистическая идея как стремление построить отношения в обществе на основе социальной справедливости неустранима из жизни человечества; но эта же идея, трансформируемая таким образом, что справедливую жизнь можно получить, перестроив определенным способом экономические отношения, является утопией[ 25] .

Идея, разворачивающаяся в стратегическую концепцию, образ желаемого и должного, фундированный целостной картиной мира (это понятие было подробно рассмотрело в Части второй), превращается в идеал. Понятно, что в том или ином виде деятельности картина мира присутствует прежде всего той стороной, которая имеет отношение к данному виду деятельности, но характер ее целостности сохраняется, как в голограмме. Например, в религиозном идеале славить Бога можно молитвами или делами, но сам момент прославления божественного промысла будет обязательно направлять представления о смысле жизни и человеческой деятельности. Напротив, в сциентистско-технократическом идеале столь же обязательно будет иметь место момент всеобщей рациональности и подрасчетности.

В идее и идеале представлена не только подсистема внутренних возможностей (знания и способности к творчеству идей), но и подсистема потребностей, поскольку потребности, значимые с точки зрения ценностей, становятся более устойчивыми и превращаются в интересы (ценностно-ориентированные потребности [ 26] ), которые выполняют свою функцию побуждения относительно последующих этапов деятельности, начиная с формирования идеи и идеала.

В идее и идеале нет системы конкретных показателей, они являются стратегическими образами должного (образы Храма и Пути), но проектирование, сознательно ориентированное лишь на цели и задачи, отсекает технологию от аксиологии, цивилизацию от культуры и просто функционирует в надприродном мире, как гены в мире природном. Возможность манипулирования с помощью образцов без смысложизненных ориентиров — истинный секрет «деидеологизации» (зачем идеи тем, кто «выбирает пепси»?). Однако сами по себе идеи и идеалы лишены возможности непосредственного воплощения. Они призваны одухотворить нормативные предписания.

На уровне цели задастся образ конечного продукта деятельности: наш идеал Дома преобразуется в проект здания с определенными параметрами. Здесь уже задействованы знания о конкретных внешних и внутренних возможностях, позволяющих двигаться к идеалу. Но реализация цели всегда происходит в определенных условиях — объективных, субъективно-объективных, субъективно-субъективных. На уровне задачи эти условия накладываются на характеристики основных компонентов деятельности, позволяющих реализовать цепь: предмет деятельности, средства (непосредственно воздействующие на предмет и обслуживающие), знания, способности и умения субъекта деятельности и способ деятельности как норма взаимодействия предшествующих элементов, позволяющая превратить предмет в продукт (читатель сам может подобрать иллюстрации, свидетельствующие, что эта схема работает не только по отношению к материальному производству).

Чтобы перейти от проекта к его реализации, требуется включить еще одну подсистему субъективных условий: установочно-волевую. Субъект должен быть автоматически готов к определенной деятель­ности в определенных условиях, т. е. обладать актуальной установ­кой, включающей энергетические ресурсы, необходимые для совер­шения соответствующих действий. Здесь термин «воля» употребляется именно для обозначения «энергетического напора», т. е. в «волюнта­ристском» смысле, а не так, как это принято в марксистской филосо­фии и психологии, где воля отождествляется с сознательным приня­тием решений и их реализацией.

Мы не отбрасываем этот последний смысл, но представляется, что здесь лучше говорить не о воле, а еще об одной подсистеме субъективных условий. В самом деле, во-первых, у субъекта не всегда имеются выработанные установки и, во-вторых, в процессе реализации проекта неизбежны определенные отклонения от намеченного пути под влиянием возмущающих воздействий: в-третьих, возможны рассогласования между участниками деятельности. Во всех этих случаях требуется управлять переходом к реализации и самим ее процессом, чтобы переход был осуществлен, а процесс сохранял нужную траекторию. Стремление к результату последовательно выражается в ценностной ориентации, установке и. наконец, в управлении. Термин «управление» понимается здесь в узком смысле, т. е. не как организация деятельности в целом с выявлением направленности, выбором целей и т. д., но если оставаться в пределах условий, как процесс выработки решений, как выбор альтернатив, позволяющий оптимально следовать проекту в данных условиях. Эти решения принимаются на основе контроля за происходящими процессами и служат основой для их регулирования [ 27] . Естественно, управление, так же как и проект, должно быть реализова­но, но это происходит уже на «выходе» субъективных условий.

В чем-то родственной управлению, но с гораздо более широким диапазоном и без обязательной нормативности в реализации оказы­вается самая общая подсистема субъективных условий, как бы стоящая «над» деятельностью в целом: это рефлексивная подсистема, самосознание деятельности. Субъективная реальность человека, в принципе, диалогична: если человек не следует только биологическим программам и социальным шаблонам, без их критического осмысления, он с необходимостью «смотрит со стороны» на условия деятельности, характер решения проблемной ситуации и результаты, раздваиваясь тем самым на субъекта деятельности и субъекта ее рефлексии. В этом смысле каждый человек, поскольку он человек, — философ. Но здесь нужен такой же профессионализм, как в проектировании, управлении и т. д.

На «выходе» имеет место С — О и/или С — С деятельность как поступок. Структура первой из них была выявлена при изложении проекта. В С — С отношениях также можно говорить о предмете, средствах общения и т. д.. но с существенно иными характеристиками, учитывающими принципиальные различия объективной и субъективной реальности (к этому мы вернемся при рассмотрении общения как универсального вида деятельности).

Осталось охарактеризовать блок результатов. Прежде всего настало время ввести различие между конечным продуктом и результатом де­ятельности. Конечный продукт —- это то, что соответствует замыслу (ценности, цели, задаче); результат —то, что реально получилось, ибо отклонения от замысла (иногда и в лучшую сторону) принципиально неизбежны в силу воздействия таких факторов, как неопределенность и творческий характер человеческой деятельности. Структура деятельности погружена в «тело» реальности, в принципе, не поддающейся исчерпывающему структурированию. Поэтому избыточность есть неустранимый спутник любых процессов, и она же воплощается в отличиях результата от продукта, изоморфного проекту.

Далее, результат — это не просто вещь, вошедшая в состав «второй природы» (к примеру, деталь, выточенная на станке из металлической заготовки); в результате деятельности так или иначе воплощены все ее сущностные характеристики. И, наконец, то же самое следует сказать и о поступке-процессе, ибо, совершаясь, он уже оказывает всестороннее воздействие на бытие. Можно сказать, что поступок-процесс и результат нуждаются в комплексной экспертизе: технико-экономической, социологической, экологической (по воздействию на соответствующие области объективной реальности) и гуманитарной[28] (по воздействию на субъективную реальность субъекта деятельности и других людей, по значению для общего духовного состояния). Таким образом, линии, идущие от значения поступка для всех уровней бытия, пронизывают все подсистемы деятельности, рассмотренные выше. Любой результат и ведущий к нему процесс: а) есть определенное изменение в объективной реальности (природе, «второй природе», объективном статусе субъекта); б) имеет субъективное (самоценное) значение; является частью интерсубъективной (ритуальной, символической) реальности; г) может выражать определенное отношение к реальности духа; д) оказывает воздействие на организацию цело-купности основных отношений человека к миру.

Конечно, степень выраженности и характер соотношения этих аспектов весьма различны для разных видов деятельности и поступков разных масштабов. Но читатель может сам убедиться в их всеобщности, проведя сравнительный анализ, скажем, деятельности токаря (приведенный выше пример), полководца, проигрывающего или выигрывающего сражение (допустим. Наполеона и Кутузова в Бородинской битве; Ганнибала в битвах при Каннах или при Заме); обряда евхаристии (причащения) в христианской религии: выяснения отношений (семейных, деловых, идейных...)— и дальше по усмотрению. В любом случае что-то меняется объективно, имеет символическое (межсубъектное) значение, представляет или не представляет самоценность для субъекта деятельности, усиливает атмосферу добра и зла, благодати или безблагодатности (разумеется, соответствующие оценки могут быть очень разными в зависимости от собственных аксиологических позиций оценивающих).

Подведем итоги с помощью схематического представления инвариантной структуры деятельности (с. 128).

В заключение сделаем некоторые необходимые пояснения относительно структуры деятельности в тех моментах, которые могут вызвать неадекватную трактовку.

1. Каждый из компонентов инвариантной структуры в разных отношениях существует на всех базовых функциональных уровнях (природном, социальном, психологическом) и характеризует каждый из структурных уровней САЦ (отдельного человека, группу, общество). Это означает, что мы не можем согласиться с традиционным «раскладыванием по полочкам», например, биологических, социальных и иных потребностей. Каждая человеческая потребность, ценность, возможность и т. д. в разных функциональных отношениях является и биологической, и социальной, и психологической.

Соотнесение инвариантной структуры деятельности с функциональными и структурными уровнями САЦ потребовало бы специальных исследований. Сделать это в пределах данной книги невозможно, остается надеяться, что кто-то захочет этим заняться (казалось бы, что естественнее такой надежды, но, увы, что, как «учит жизнь», несбыточнее ее...)

2. Абсолютное преобладание представительства какого-либо одного уровня приводит к деградации деятельности в целом. Это также особая тема, но нельзя не обратить внимания, по крайней мере,

на один момент. Ценность организует деятельность в целом, но непосредственно действующим центром является идея, в которой ценность усиливается проранжированными потребностями и возможностями. Однако в реальной жизни идея очень не часто занимает подобающее ей место. Из «трех И» (импульс, имидж, идея) первые два (по отдельности, а чаще в сочетании) явно преобладают.

Доминирование импульса имеет место тогда, когда какая-либо побудительная потребность исключительно сильна, а ценности не раз­виты или жестко фиксированы на наслаждение и удовлетворение любых своих потребностей. В этом случае поведение импульсивно в своей основе, по совсем не обязательно — в реализации побуждения; на этом уровне субъект может проявить достаточные хитроумие и выдержку (как хищник, подкарауливающий свою жертву). Мне кажется, что некоторые течения в рамках постмодернизма и поставангардизма делают такое поведение «нормой», в нем видят свободу самовыражения.

Поведение, ориентированное на имидж (чужой образец, моду), опирается на фиксированную ценность «быть не хуже других», «на уровне» и имеет в качестве истока С — С отношения в их внешнем выражении: «заражение» чужим образцом. Если это «заражение» совпадает с собственными доминирующими потребностями, то ценностной фиксацией соответствующего поведения оказывается ориентация на престижное наслаждение (столь же распространенное в наше время, как «хлеба и зрелищ» в Древнем Риме).

«Прагматикам» и «плейбоям», управляемым импульсом и имиджем, идеи, понятно, не нужны и даже вредны. Им некогда рефлектировать свои ценностные ориентации и работать над идеалами и приближением к ним; это все, мол, «философия». Идея призвана обеспечить целостность идеального проектирования и его реализации. Деятельность, управляемая импульсами и имиджами, всегда есть путь к Вавилонскому столпотворению. Но идейность грозит тоталитаризмом (не учите меня жить!), а безыдейность манит плюралистическим призраком свободы и «реализма».

Я думаю, что против отождествления идейности с ее платонистско-тоталитарным истолкованием надо особо предостеречь. Конечно, такое отождествление имеет место. Но это, скорее, «патология», чем норма, соответствующая сущности. Можно прикрывать высокой идеей и высшими ценностями довольно низменные подсознательные устремления. Г. П. Тульчинский назвал такое выступление «во имя идеи» «самозванством». В книге, носящей то же название, он достаточно всесторонне анализирует этот феномен, и во многом я с ним согласен. Да, человек должен опираться на собственное внутренне свободное и ответственное решение. Но следует ли отсюда, что никакая общая идея не может быть выражением его личностного смысла? Да, «Контекст всегда персоналистичен»[29], общее и уникальное, в принципе, не могут абсолютно совпадать. Но следует ли отсюда, что бояться надо лишь того, «Кто скажет: "Я знаю, как надо"[30]: что общая сущность всегда есть " man ", безликая абстракция, ничто; что, выступая "во имя", "самозванец" от имени этого " man " представительствует и в других видит представителей, а не живых людей»[31]?

Нет, не следует. Такое, повторяю, возможно. Но видеть здесь единственную возможность - это переход в другую крайность: от абсолютизации общего к абсолютизации уникально-единичного (смесь номинализма с экзистенциализмом). Из этой противоречивой ситуации следует другое. Идея и идеал имеют двойственную природу: они и универсальны (мной выражаются), и монадны (я в них выражаюсь). Отрыв этих полюсов порождает тоталитарное насилие и индивидуалистическую безответственность (Г. Л. Тульчинский. правда, все время говорит об ответственности в духе Бахтина; но в том-то и дело, что ответственность должна иметь основания и в индивидуальности и не может не иметь их в универсуме, в целом — все та же проблема «я» и «мы»). Их органическое единство — путь к диалогу и сотворчеству гармонически развивающихся индивидуальностей в гармонически развивающемся целом (становящееся всеединство!). Кроме тоталитарного Фаланстера и плюралистической Вавилонской башни возможна внехрамовая литургия Общего дела (Н. Ф. Федоров). В первом случае ответственность есть ответ на внешнее принуждение, во втором она вообще исчезает, ибо ответ на собственную прихоть есть безответственность по отношению ко всему другому. И только в третьем ответственность есть ответ и перед собой, и перед тем целым, к которому ты сопричастен. И идея суть точка пересечения этих созидательных ответов и тем самым — точка роста сотворчества монады и универсума.

Примечания.

1 «Что же такое человек? Это существо, постоянно принимающее решение, что оно такое. Это существо, которое изобрело газовые камеры, но это и существо, которое шло в эти камеры с гордо поднятой головой и с молитвой на устах». (Франкл В. Человек в поисках смысла. М.. 1990. С. 90.)

2 Ухтомский А. А. Доминанта. Л., 1966. С. 90.

3 Бернштейн Н. А. Пути изучения физиологии активности // Вопросы философии. 1961, № 6. С. 81.

4 См.: Каган М. С. Человеческая деятельность. М.. 1974; Кветной М. С. Человеческая деятельность: сущность, структура, типы. Саратов, 1974.

5 Этот вид деятельности был затем специально рассмотрен в работе: Каган М. С. Мир общения. М., 1988.

6 В советской литературе вопрос об интегральной сущностной характеристике человека ставился целым рядом авторов. Сама идея интегрального системного качества была разработана В. П. Кузьминым (см.: Кузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии К. Маркса. М.. 1980. С. 80-112). По отношению к человеку эта идея сопрягалась с понятием сущностных сил. Как известно, Л. Фейербах понимал под сущностными силами, отличительными признаками человеческого в человеке, разум, волю и сердце (см.: Фейрбах Л. Избранные философские произведения. Т. 2. М., 1955. С. 31, 32). Маркс наполнил эти понятия социально-предметным содержанием, показав в сущностных силах взаимодействие «субъективных способностей» и предметной дея­тельности (см. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 115, 121-125). Советские философы пытались применить по­нятие сущностных сил для отображения «фундаментальных, атрибутивных функций, под которыми следует разуметь определенные характеристики, существенные для че­ловека направления его жизнедеятельности». (Сержантов В. Ф., Гречаный В. В. Чело­век как предмет философского и естественно-научного познания. Л.. 1980. С. 1 31.) Я так­же отдал дань разработке этого понятия в указанном направлении (см.: Сагатовский В. Н. Сущностные силы человека // Человек: деятельность, творчество, стиль мышле­ния. Симферополь, 1987), но в настоящее время полагаю, что достаточно говорить о сущностных или интегральных системных качествах.

7 См.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975. С. 102-110.

8 Бахтин М. М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. Ежегодник. 1984 1985. М.. 1986. С. 114.

9 См.: Эфроимсон В. П. Генетика эстетики и этики. СПб., 1995. С. 78-86.

10 См.: Кветной М. С. Указ. соч. С. 32, 33.

11 Например, выстраиваются такие «цепочки» развертывания человеческой деятель­ности: необходимость-потребность-интерес-цель-свобода (см.: Здравомыслов А. Г. Проблема интереса в социологической теории. Л., 1964. С. 72); среда-потребность-осознание-мотивация решение установка-действие (см.: Кикнадзе Д. А. Потребности. Поведение. Воспитание. М.. 1968 С. 53): условия жизни людей-потребности-интересы цели-действия людей-изменение условий жизни людей (см. Мишин В. И. Общественный прогресс. Горький. 1976. С. 47).

12 Например: «Поведение человека может быть представлено как ряд функциональных единиц, каждая из которых начинается с нарушения равновесия внутри организма и кончается восстановлением равновесия. Такая единица называется актом». (Шибутани М. Социальная психология. М., 1969. С. 59, 60.)

13 Выготский Л. С. Развитие высших психических функций. М., 1960 С. 197.

14 Там же. С. 160.

15 Поршнев Б. Ф. О начале человеческом истории. М., 1974. С. 195. 196.

16 Сравните такое понимание с примером более традиционного подхода: «Как потребность можно квалифицировать всякое состояние психофизического организма, который, нуждаясь в изменениях окружающей среды, даст импульсы к необходимой для этой цели активности». (Узнадзе Д. Н. Психологические исследования. М., 1966. С. 164.) Предложенное мной определение относится, во-первых, не только к организму, но к любому структурному уровню САЦ и, во-вторых, избегает неопределенного термина «нуждаясь»: то ли в качестве объективной необходимости, то ли в качестве субъективного импульса? Придание потребности объективно необходимого статуса приводит в марксизме к идее однозначной связи между потребностью и ее — «в конечном счете» реализацией. «Теория, - писал Маркс, — осуществляется в каждом народе всегда лишь постольку, поскольку она является осуществлением его потребностей». (Маркс К. К критике гегелевской философии права // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. I . С. 423.) Л в отношении практики еще прямолинейнее: «Крестьянину нужна земля, и его революционное чувство... не может выразиться иначе, как в наложении руки на помещичью землю». (Ленин В. И. О нашей аграрной программе. Соч. Т. 9. С. 357.)

17 Ананьев Б. Г. Избранные психологические труды. Т. 1. М., 1980. С. 145. Б. Ф. Ломов говорил о направленности как «системообразующем свойстве личности» (Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. Л., 1984. С. 311); В. Н. Мясищев считал отношения сущностным ядром личности, обеспечивающим ее избирательность (см.: Мясищев В. Н. Основные проблемы и современное состояние психологии отношений человека // Психологическая наука в СССР. М.. 1960. С. 111); А. С. Прангишвили соответствующую роль отводит установке, считая ее высшим уровнем организации «человеческих сущностных сил», задающим определенную направленность деятельности (см.: Прангишвили А. С. Исследования по психологии установки. Тбилиси, 1967. С. 78): А. Н. Леонтьев, как уже отмечалось, вел речь о мотиве и личностном смысле; В. А. Ядов предложил концепцию диспозиционной структуры как системы уровней (от бессознательных фиксированных установок до идеологической системы ценностных ориентации) «предрасположенности или подготовленности человека к восприятию условий деятельности, его поведенческих готовностей, направляющих деятельность» (Ядов В. А. О диспозиционной регуляции социального поведения личности // Методологические проблемы социальной психологии. М., 1975. С. 92).

18 Установка — это «целостная направленность его (субъекта — В. С.) в определенную сторону на определенную активность... его основная, его изначальная реакция на воздействие ситуации, в которой ему приходится ставить и разрешать задачи». (Узнадзе Д. Н. Психологические исследования. С. 156.)

19 Это можно проиллюстрировать аналогией с тонким наблюдением В. Франкла: «Отличает нахождение смысла от восприятия гештальта, на мой взгляд, следующее: в отличие от восприятия просто фигуры, которая просто бросается нам в глаза на "фоне", при восприятии смысла речь идет об обнаружении возможности на фоне действительности». (Франкл В. Человек в поисках смысла. С. 37.)

20 В другом отношении, не менее важном, но не имеющем прямого отношения к нашей задаче, эмоции выступают как информация, недифференцированное знание о наличии или отсутствии средств для адекватного реагирования на определенную ситуацию. Эта сторона освещена о информационной теории эмоций (см.: Симонов П. В. Что такое эмоция? М., 1966).

21 Додонов Б. И. Эмоция как ценность. М., 1978. С. 31.

22 Первоначально я напрямую выводит ценности из наиболее значимых и устойчивых потребностей. См., например: Сагатовский В. Н. Системный подход к классификации Ценностей // Научные исследования и человеческие потребности. М.. 1979.

23 См: Буржуазная философия XX века. М., 1974. С. 235. 122

24 Сравните близкий ход мысли: строя многоуровневую структуру ценности. Г. П. Выжлецов показывает, как идеал (единство желаемого и должного) обосновывает норму— должное (см.: Выжлецов Г. П. Аксиология культуры. СПб.. 1996).

25 Более подробно о природе и роли идеи и идеала см.: Сагатовский В. Н. Русская идея: продолжим ли прерванный путь? СПб.. 1994. С. 22-30.

26 Такое понимание интереса может покачаться спорным, но здесь нет возможности углубляться в достаточно дискуссионную тему о соотношении потребности и интереса.

27 «Нормы принуждения к соблюдению других норм — это социальные санкции». (Шибутани Т. Социальная психология. С. 53.) Эта характеристика может служить примером проектов управляющих воздействий.

28 См.: Сагатовский В.Н. Ценностное основание гуманитарной экспертизы// Гуманитарная экспертиза. Новосибирск. 1992.

29 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.,1986. С. 391.

30 Тульчинский Г. Л. Самозванство. СПб.. 1996, С. 35.

31 Там же. С. 55.

НАВЕРХ