НАЗАД |
ГЛАВНАЯ |
Единство в многообразии. — Периоды господства естественно-природного и искусственно-социального оснований. — Формы искусственной зависимости: личная, вещная, информационная. — Неравномерность развития.
Складываются ли разнообразные направления и варианты развития человечества в какую-то единую картину? Можно ли вообще говорить о едином человечестве и какой-то магистральной линии его развития? Не ответив на эти дискуссионные вопросы, нельзя обсуждать и проблему периодизации истории. В их решении самым непосредственным образом работает основной показатель прогресса: достижение единства в многообразии.
Сторонники разделения единой истории человечества на историю отдельных исторических организмов (культур, цивилизаций, этносов), которые схожи лишь в том, что все они рождаются, достигают расцвета и умирают, оставаясь в остальном уникальными (концепции Н. Г. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, Л. Н. Гумилева), обогатили наши представления об истории в двух главных моментах: каждое историческое образование самоценно и неповторимо, и в то же время они имеют некую общую морфологию развития, по которой можно как-то сопоставить их этапы, остающиеся совершенно своеобразными по содержанию (наиболее полно это осуществлено у Шпенглера). Но, по крайней мере, также по двум пунктам эти концепции вызывают и серьезные возражения.
Во-первых, из признания реальности и самоценности отдельных культурных организмов не следует отрицание реальности и самоценности единого человечества — в методологическом плане это проявление все той же номиналистской ограниченности, против разных проявлений которой уже не раз велась полемика в этой работе. Совершенно справедливо писал Бердяев, что человечество есть «некоторое положительное всеединство» и в то же время «конкретная индивидуальность высшей иерархической степени, соборная личность, а не абстракция, не механическая сумма». И хотя «Множественность индивидуальных ступеней, всю сложную иерархию мира нельзя заменить единством высшей ступени, индивидуальностью единого», тем не менее, «Совершенное единство (общенациональное, общечеловеческое, космическое или божественное) есть высшая и наиболее полная форма бытия всей множественности индивидуальных существований в мире» [31]. Я полагаю, что здесь дано принципиальное решение вопроса. В самом деле, если человек как феномен целостного мирового бытия имеет общие сущность и предназначение, то проявления этих характеристик можно и нужно увидеть во всех модификациях его бытия.
Но, во-вторых, не будет ли вхождение в индивидуальность другого уровня (человечество) насилием над своеобразием отдельных культур? Нет, не будет, если рассматривать их единство с позиций сформулированных выше критериев вклада в развивающуюся гармонию человеческого и космического бытия. Самоценность неповторимого совсем не обязательно должна быть против общего , и если его вектор не направлен на самоутверждение за счет других, то его история не отменяет истории взаимодополнения самоценных уровней в самоценной же целостности. Так значимость человека как отличного специалиста, что предполагает вхождение в профессиональную группу, не отменяет и не умаляет неповторимости его внутренней экзистенциальной жизни, если опять-таки она не направлена против любой общезначимой деятельности. Другое дело, что конкретные механизмы взаимодополнения нуждаются в очень серьезной и ответственной экспертной оценке, основанной на эмпирических знаниях. Нельзя, например, умозрительно решить проблему, является ли взаимообогащение культур, и в частности смешение этносов, всегда положительным или, напротив, отрицательным, как это выглядит в гумилевской концепции «химер»: и единство, и своеобразие хороши или плохи не вообще, но с позиций определенных критериев. В концепции развивающейся гармонии представлен их мировоззренческо-философский уровень, а предметные науки о человеке должны исследовать предметные условия реализации этих критериев (или показать невозможность их осуществления).
Итак, если единство исторического развития, в принципе, возможно, наша дальнейшая задача заключается в том, чтобы выявить за различными рядами детерминации и линиями развития, выделяемыми отдельными направлениями философии истории, некую пра-структуру , по отношению к которой эти ряды и линии оказываются формами ее проявления и которая позволяет упорядочить их в целостное единство. Ни в коей мере не претендуя на сколько-нибудь полное решение этой сложнейшей задачи, надеюсь, по крайней мере, наметить общие подходы к ее возможному решению.
Среди предлагаемых оснований выделения этапов исторического развития можно назвать следующие. 1. Развитие средств и предметов материального производства (марксистский вариант: в единстве с соответствующими им производственными экономическими отношениями). 2. По характеру общего отношения человека к миру (к природе и обществу): от зависимости к свободе и др. 3. По доминированию форм духовного освоения мира (от мифа к науке и др.). 4. В зависимости от роста народонаселения (определенная территория может прокормить разное количество людей в зависимости от рода их занятий и образа жизни). 5. По преобладающей форме деятельности (от собирательства до информационного общества).
Эти основания имеют двоякий характер: 1, 3 и 4 относятся к сферам жизнедеятельности (соответственно материальной, духовной и формированию человека), а 2 и 5 говорят о некоем итоговом отношении. Поскольку мы исходим из концепции системного взаимодействия, а не доминирования какого-то одного фактора, естественно начать с оснований второго рода, а основания первого рода рассмотреть как их условия и формы проявления в основных сферах жизнедеятельности.
Итоговое отношение человека к миру не порождается ни одним каким-то фактором (экономикой, духовной жизнью и т. п.), ни всей деятельностью в целом — оно рождается в деятельности как новое качество творческого взаимодействия исходных субъективных интенций (типы которых были рассмотрены выше) и складывающихся объективных условий. Этим же взаимодействием определяется и преобладание той или иной формы деятельности.
Последовательность преобладающих форм деятельности в истории человечества, как известно, такова: собирательство —> охота —> скотоводство и земледелие —> промышленность (в основном переработка вещества и энергии) —> производство на основе переработки информации. Этим формам соответствуют определенные типы средств преобразования, используемой энергии, предметов производства и доминирующих форм духовного освоения мира. Весьма показательными являются также и соответствующие этим этапам темпы роста населения. Эти соотношения можно представить в следующей таблице.
Сопоставления такого рода, казалось бы, сами собой наталкивают на выделение основных этапов исторического развития. Самой глобальной периодизацией, инвариантные моменты которой, несмотря на очень разные интерпретации, сохраняются с древности до наших дней, является разделение истории на три периода: 1) эпоха зависимости от природы; 2) эпоха зависимости от сил, порождаемых самим обществом; 3) будущее как эпоха свободного развития. Нетрудно видеть, что первая эпоха связана с собирательством и охотой, вторая зарождается при господстве земледелия и скотоводства и достигает апогея при господстве промышленности, а с третьей многие связывают переход к «постиндустриальной цивилизации» или «информационному обществу». Как бы ни понимался характер будущего, основополагающие признаки двух первых эпох достаточно очевидны.
Однако уже на самом общем уровне предлагаются весьма различные истолкования, и эти различия нарастают по мере перехода к обсуждению конкретных механизмов развития. Так Гегель трактует эту смену эпох как прогресс осознания свободы, проходящий 4 периода: Восточный мир (Китай, Индия, Персия, Египет) — отсутствие свободы; Греческий мир — появление сознания свободы, но еще в рамках естественной индивидуальности (т. е. эти два периода как бы соответствуют эпохе господства естественно-природного начала); Римский мир, где человек предстает как юридическое лицо, носитель правовых отношений (господство искусственного); Германский мир, который через идеи христианства приходит к осознанию того, что свобода есть свойство человека. Ф. Энгельс делает акцент на материальной стороне исторического процесса и называет, вслед за Морганом, этап, где господствуют собирательство и охота, дикостью, этап доминирования земледелия и скотоводства — варварством и этап, связанный с развитием промышленности — цивилизацией. Причем основным показателем выступает не осознание свободы, а нарастание ее объективных возможностей, обеспечиваемых развитием производительных сил. Исходной предпосылкой цивилизации оказывается появление прибавочного продукта, способного выступать как товар. В результате целью производства становится не удовлетворение наличных потребностей, но именно производство товара. Но тем самым человек, освобождаясь от природных зависимостей, попадает в зависимость от искусственных социальных отношений. Дело будущего — даровать ему полную свободу на основе господства над природными и социальными силами. И, наконец, Маркс выделяет три типа социальности отношений между людьми, с этой точки зрения трактующих все ту же триаду: «Отношения личной зависимости (вначале совершенно первобытные) — таковы те первые формы общества, при которых производительность людей развивается лишь в незначительном объеме и в изолированных пунктах. Личная независимость, основанная на вещной зависимости, — такова вторая крупная форма, при которой впервые образуется система всеобщего обмена веществ... Свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и на превращении их коллективной, общественной производительности в их общественное достояние, — такова третья ступень. Вторая ступень создает условия для третьей» [ 32 ] .
Трактовки такого рода описывают субъективные и объективные условия общих этапов развития, но содержание третьего из них и оценка первых двух явно зависят от принимаемых критериев прогресса. С позиций развивающейся гармонии в качестве бесспорных моментов можно констатировать лишь следующее.
В развитии большинства известных к данному моменту исторических образований можно выделить два периода: преобладание зависимости от природно-естественных оснований и преобладание зависимости от оснований социально-искусственных . На первом из них человек в общественном плане находится в зависимости от окружающей природной среды, а в личностном — от природных свойств индивида. На втором, в значительной мере освобождаясь от природных зависимостей, он попадает в рабство отчужденных социальных сил, в рамках которых происходит достаточно искаженная социализация личности.
Третий период выступает пока лишь как идеал , приближение к которому может быть оценено как возможность, степень реальности которой нуждается в конкретном анализе. Этот этап предполагает преодоление отчуждения и отношение к миру в режиме диалога и сотворчества индивидуальностей, свободных не только от природного и социального принуждения, но и столь же свободно принимающих самоценность других людей, общества и природы, преодолевающих их чуждость и способных отстоять свободное развитие такого соборного целого от любых внешних и внутренних хаосогенных факторов.
Предшествующее развитие создает для перехода на третий этап условия троякого рода: а) отрицательные , которые необходимо преодолеть; б) положительные , являющиеся абсолютно необходимыми; таковым я считаю только одно: вырастание способности принятия самоценности сущего и формирование такого объема консорций, который может составить «критическую массу» для перехода на 3-й этап; в) положительные, являющиеся желательными , но не абсолютно необходимыми (доминирующая форма деятельности, характер техники и экономических возможностей и т. п.).
Попробуем теперь с таких позиций взглянуть на историю, одновременно проясняя заявленные установки. Представим себе для начала, что на первом этапе сформировалось нечто, похожее на «биологическую цивилизацию», как она описывается в научной фантастике (например, у Урсулы Ле-Гуин), т. е. сообщество природных индивидов, начисто лишенных агрессивности деструкторов, так сказать, «разумных дельфинов». Стали бы они по мере развития производительных сил превращать себе подобных в рабов, поскольку это оказалось возможным для увеличения прибавочного продукта (марксистское объяснение происхождения рабства)? Думаю, что нет. Но перейдем от фантастических допущений к историческим фактам. Известно, что на одной и той же площади охота может прокормить в 20 раз меньше людей, чем кочевое скотоводство, и в 400-600 раз меньше, чем земледелие. Вытаптывание пастбищ стадами размножающихся скотоводов не раз приводило к тому, что их массы выплескивались за пределы своей территории и наводили ужас на оседлых обитателей от Тихого до Атлантического океана. Когда же Монголия перестала быть источником этих нашествий? Когда она освоила земледелие и промышленность? Нет, совсем по другой причине: когда благодаря принятию ламаизма большинство юношей мужского пола стало уходить в монастыри. Спрашивается, зачем монаху — буддистскому ли, христианскому — земное богатство и земная власть? Вывод: объективные возможности (в данных примерах производственные и демографические) могут как использоваться, так и не использоваться в зависимости от субъективных ценностных ориентации.
Когда христианство провозгласило такие важнейшие принципы, как духовная любовь и то, что «нет ни эллина, ни иудея» (принцип равенства всех людей в их самоценности), можно ли было, строго следуя им, уйти от соблазнов искусственного отчуждения и жить в согласии с Богом и природой? Отвечаю: в принципе — да. Производительные силы того времени уже позволяли жить безбедно и без эксплуатации (что, впрочем, реализовалось уже на первом этапе человеческой истории, но там люди еще не осознали самоценности других за пределами родового «мы»). Но этому мешали совершенно иные ценностные ориентации тех, кто задавал тон. Как я писал когда-то в стихах: «И жизнь тогда могла б струиться плавно, / Чтоб ни один бы кустик не зачах./ Но вам по этим кустикам — стрелять, / Как с поезда когда-то по бизонам...» Эксплуатация рождается не экономической необходимостью, а возможностью ее использования ради ценностных ориентации «быков». Не экономика сама по себе толкала конквистадоров на любые жестокости ради золота, а пуритан — на все ради успеха в делах, но подмена официально провозглашаемых ими христианских ценностей на фактические ценности власти, богатства, садистского (в первом случае) и холодно-безжалостного (во втором) самоутверждения.
Посмотрим, почему же история знала столько болезненных «зигзагов», почему так затянулся переход к третьему этапу? Отвечая на эти вопросы, мы тем самым сможем указать некоторые «поворотные пункты», узловые вехи истории, те принципиальные достижения, которые позволяли встать на путь развивающейся гармонии, и те искажения, которые мешали это сделать.
Период господства естественно-природных оснований. Положительные достижения этого периода всегда являлись базой для утопий руссоистского толка, видящих в нем утраченный золотой век. В материальной сфере люди уже овладели искусственными посредниками, но они еще не стали ни господствовать друг над другом, ни оказывать непоправимо вредное воздействие на природу. В духовной сфере они чувствовали себя частью природы (космоцентризм), и каждый индивид — частью социального целого (первобытный коллективизм). Особенно хочется подчеркнуть, что в сфере формирования человека это был, пожалуй, единственный период полного отсутствия проблемы «отцов и детей»: каждое последующее поколение естественным образом усваивало традиции предков. В сфере организации отсутствовали социальное неравенство и отчуждение отдельных людей и социальных групп друг от друга (естественность функций вожака и шамана не подвергалась сомнению). Запомним эти черты, чтобы позднее обсудить возможность реализации извечной мечты — вернуться к ним на «высшем этапе».
В то же время материальная сфера не обеспечивала устойчивое существование, достаточно не зависимое от природных условий и оставляющее людям «люфт» свободного времени и энергии — этих основных условий творческого развития. В духовной сфере отсутствовало рефлексивное отношение к действительности, без которого не может быть создано мировоззрение, работающее не только в привычных условиях, но и способное предложить стратегию выживания и развития в условиях с любой степенью сложности и динамичности.
Естественный человек мог быть счастлив, не выпустив из бутылки джина искусственного, он не мог остаться таким, не осознав оснований счастья и несчастья (ефремовская идея Академии Горя и Радости). А в эти основания входит и способность понять Другого в его нетрадиционном бытии, суметь преодолеть ограниченный объем отношений добра в пределах «Мы (род, племя) — Они (все прочие)». Этой же универсальности, неограниченности узкими рамками традиций данной общины не хватало в сферах формирования человека и организации человеческих отношений.
Если бы первобытное общество состояло из одних конформистов, то оно, возможно бы, и застыло в своем традиционном состоянии. Но конформисты сами по себе вообще никогда бы не стали людьми. Человеческое общество немыслимо без созидателей и, увы, включает в себя и деструкторов. Первые рождали идеи развития, вторые использовали их самым неправедным образом. Решающим моментом цивилизационного грехопадения было появление прибавочного продукта . Казалось бы, успехи земледелия, скотоводства, ремесел должны были бы также увеличивать сумму человеческого счастья, как научение пользованию огнем, изобретение жилища и одежды. Но при наличии различных социально-психологических типов люди не справились со все более усложняющимся разделением труда, появлением групп посредников (руководителей, торговцев, служителей культа, работающих теперь в слишком больших группах, что позволяло им ускользать от непосредственного контроля) и соблазнами, возникавшими вследствие появления благ, которые нельзя было потребить сразу и, так сказать, «на глазах у всех».
Искусственное вышло из-под естественно-традиционного контроля , и так начался второй период господства искусственно-социальных оснований. Говоря о достижениях этого периода, надо выделить основное ядро, сформировавшееся в духовной сфере: существенные шаги на пути реализации способности к рефлексии , к осознанному и обоснованному выбору. Выйдя за пределы традиционной естественной общины, человек занял «эксцентричную» (Плесснер) позицию, получил возможность взглянуть на себя со стороны и одновременно понять Другого, без чего невозможна развивающаяся гармония ни в рамках САЦ (общество—группа—личность), ни в рамках «человек—природа». В материальной сфере цивилизация обеспечила человеку определенную независимость от природы. В сферах формирования человека и организации она дала, во-первых, возможность такой социализации, которая привела к формированию самоценной личности, значимой не только в силу принадлежности к естественному целому, и, во-вторых, принципиальные возможности отдельным людям и группам для перехода к рефлексивному существованию, к развитию индивидуальности и самоценной духовной жизни.
Но, к сожалению, за эти достижения была заплачена такая цена, которая ставит теперь под вопрос само дальнейшее существование человечества. Второй период — это, скорее, история развития отчуждения, в непредвиденных «люфтах» которого как-то удавалось прорываться и передавать эстафету названных достижений. В основе всего лежит, видимо, катастрофическое отставание С — С отношений от С — О отношений, которое, в свою очередь, обусловливается, во-первых, большей сложностью, «не наглядностью» отношений между людьми, их большей способностью ускользать от непосредственного контроля в процессе все более усложняющегося разделения деятельности, и, во-вторых, искажающими (мимесис) и разрушительными (преступление) ценностными ориентациями конформистов и деструкторов. Конформисту гораздо легче усвоить алгоритмы обработки объекта, чем внутренне понять другого субъекта; деструктор, в принципе, не намерен кого-либо понимать (разве лишь в той мере, в какой это необходимо, чтобы переиграть соперника) и кому-то уступать. В результате происходит лавинообразное нарастание преобразования объективной реальности без учета его воздействия на С — С отношения, без гарантированного согласования взаимных интересов, но прежде всего в интересах тех, кто обладает властью. Зависимость от отчужденных результатов и средств преобразовательной деятельности, таким образом, опосредованна С — С зависимостью (одних индивидов и групп от других).
Формы этой зависимости позволяют разделить период господства искусственно-социального на три этапа. На первом из них господствуют отношения личной зависимости в форме прямого принуждения (рабовладельческое и феодальное общество в традиционной марксистской классификации). На втором — то, что Маркс назвал отношениями вещной зависимости, поскольку принуждение осуществляется через посредство капитала (капиталистическое общество). В марксистской литературе неплохо показано нарастание отчуждения в этом историческом процессе. Но поскольку отчуждение сводилось к его экономической форме (или выводилось из экономических отношений), постольку дальнейшая перспектива развития была определена неверно. Вот как, например, рисует цепочку появления новых посредников, усиливающих отчуждение, С. Платонов: «Насилие — это способ присвоить чужую личную собственность; закон — способ превратить неупорядоченный грабеж в контролируемую производительную силу; право — способ поставить закон на службу противоречивым интересам класса собственников; деньги — способ приобрести право; капитал — способ приобрести деньги... Здесь цепочка посредников обрывается, поскольку уникальность капитала как производственного отношения состоит в том, что он есть самовоспроизводящееся отношение , есть способ произвести самого себя. Именно поэтому капитал является последней формой отчуждения» [ 33 ] . В действительности попытка избавиться от господства капитала без учета реальных ценностных ориентации различных человеческих типов привела в обществах, проводивших в XX столетии эксперименты по построению социализма, к еще большему отчуждению. (Хотя истинность всех предшествующих ступенек — в чисто экономическом отношении — еще раз блестяще подтверждается постперестроечной историей России.)
В настоящее время искомый «прыжок в царство свободы» связывают с так называемым «информационным» обществом. Всеобщая автоматизация производства и всеобщая информационная связь, мол, создадут условия для того, чтобы человек перестал быть рабом экономической необходимости и приобрел индивидуальную свободу, сохраняя в то же время связь со всеми людьми. Вот один из многочисленных вариантов предсказания возможных изменений: вместо печатных форм хранения и передачи информации — индивидуально-компьютерная; вместо науки — проблемные комплексы; вместо искусства — эстетический дизайн, в результате чего «не произведение, — а жизнь в произведении» [34]; вместо чтения — диалоговая коммуникация и т. д. В общем, индивидуальность освободится от господства отчужденных форм (стереотипов печатной продукции, парадигм сложившихся научных направлений, начинающих работать на себя, художественного произведения ради произведения как такового, вне контекста повседневных дискурсов и т. д.) и перейдет к свободному самовыражению, диалогу и сотворчеству. Мечты, мечты... Вроде бы и есть для всего этого объективные тенденции ~ и Интернет, и роботизация, и снижение материалоемкости промышленного производства, и возрастание информационной деятельности и в производстве, и в сфере досуга и многое другое. Но при господствующих ценностных ориентациях — на престижное потребление и победу в конкуренции — так называемые развитые страны движутся скорее не к информационному обществу, но к новой форме отчуждения: манипуляции человеческим сознанием с помощью информационных средств и уходу в «виртуальную реальность». Так что это не переход к взыскуемому третьему периоду «подлинной истории», но всего лишь к третьему этапу второго периода: вместо личной и вещной зависимости доминирующей становится информационная зависимость.
В производственной деятельности возрастает удельный вес переработки информации по сравнению с переработкой вещества и энергии. В духовной жизни информационные игры и создание особой информационной реальности становится самоцелью и средством ухода от тех сфер жизни, которые в большей степени приносят огорчения, в то время как роль информации в оптимизации жизни в целом не возрастает. Формирование человека полностью пускается на самотек (если не считать таковым информационное зомбирование), но опять-таки с игровой доминантой. В организационной сфере информация становится решающим условием обретения и сохранения власти, подчинения других людей. Еще не создан образ раба информационно-виртуальной реальности, подобно классическим рабам денег и капитала, но, думаю, отчуждение тут будет еще страшнее.
На первом этапе второго периода идея личной зависимости онтологически подкреплялась господством теоцентризма в картине мира: иерархия начиналась с Бога. Когда человеческий статус все в большей степени стал определяться наличием анонимного капитала, концентрирующем в себе именно человеческие усилия, настала эпоха антропоцентризма (вещная зависимость не-Я от Я, владеющего концентрированным выражением человеческой деятельности). Но в XIX веке, согласно Ницше, умер Бог, а в XX веке, согласно утверждениям деятелей типа Фуко, умер и человек. Осталась зависимость от дискурса — этой принципиально недостроенной и лишенной центра, чисто интерпретационной процедуры (а интерпретация, как было показано в Части второй, — суть информационного процесса). Была зависимость от феодала, потом от капиталиста, а теперь от «гуру», удобно устроившегося в недрах дискурса... Все же легче предвидеть, что может захотеть и самый большой самодур-помещик, и самый жадный эксплуататор; но чего ждать от манипулирующего нами капризного «игротехника», который сам — игрушка анонимного дискурса?! Постмодернисты, начавшие с разоблачения «похоти власти», фактически есть адепты власти, самой нечеловеческой. Но если процедура служит не Богу и не Человеку, то кому же? Верующему человеку подсказывать ответ не надо.
Личная, вещная и информационная зависимость в С — С отношениях выражается в разных формах эксплуатации одних людей другими. Так же, как и в отношении отчуждения, здесь надо отказаться от ее сведения к экономической основе. Объективной основой эксплуатации является монопольное обладание посредниками условий деятельности других людей. Это может быть обладание средствами насилия, землей, капиталом, средствами производства, распределения и обмена, информационными средствами. В любом случае, то, что должно служить всем участникам совместной деятельности, их Общему делу, и чем следует распоряжаться и пользоваться в совместных интересах, попадает в распоряжение отдельных субъектов, начинающих работать на себя. Но повторяю, реализация таких объективных возможностей не происходит без доминирования соответствующих аксиологических субъективных интенций, преобладания частного интереса, жажды власти, богатства, престижа за счет других, а не стремления к «правде отношений».
Усложнение человеческой деятельности, ее результатов и структурно-функциональных отношений между людьми приводит к весьма противоречивым последствиям. С одной стороны, оно, бесспорно, имеет тенденцию к возрастанию искусственно-социальной зависимости, т. е. является отчуждающим усложнением. Достижение определенной независимости от природы в то же время наносит непоправимый урон как окружающей среде, так и природному уровняю бытия самого человека. Поэтому не может быть и речи о прямой подготовке в недрах цивилизации условий для перехода к третьему периоду, призванному минимизировать отрицательные последствия второго периода. Положительные предпосылки накапливаются в последнем, так сказать, «подпольно», как правило — вопреки воле власть имущих.
Объективной основой появления таких предпосылок является, во-первых, увеличение свободного времени и уменьшение жесткого социального контроля. Эти обстоятельства, в свою очередь, амбивалентны, ибо способствуют — у разных человеческих типов — и деградации, развитию извращенного поведения, и свободному, созидательному творчеству. Во-вторых, развитие науки и техники позволяет увеличить продолжительность жизни, сделать людей более здоровыми, и оно же дает возможность самым изощренным способом уничтожать друг друга и проводить свободное время в губительной праздности. Созидатели радостно возвещают о новых положительных возможностях, а деструкторы тут же заставляют их служить своим целям: войне, конкуренции, эксплуатации, развитию искусственных потребностей.
Субъективной основой реализации объективных положительных предпосылок является очень противоречивое, часто заводящее в тупики отвлеченных начал, но все же неуклонное становление целостного мировоззрения, способного стать стратегической основой для движения по пути развивающейся гармонии. Основными вехами этого исторического процесса являются, во-первых, само возникновение «права на рефлексию», на глобальное созидательно-критическое осмысление основного вопроса мировоззрения, возникшее в период «осевого времени истории» (VIII—V вв. до н. э.), во-вторых, те моменты, которые позволяли преодолевать тенденции порождения «отвлеченных начал» и скреплять стоящие за ними моменты истины в будущем синтезе, т. е. развивать принцип «метрон аристон», провозглашенный мудрецами Древней Греции. Назовем некоторые из них: осознание направленности развития к идеалу, заданной духовными основами бытия и свободно выбираемой человеком (в христианстве); становление признания самоценности сущего (от «золотого правила морали» в отношениях людей друг с другом до распространения принципа: «Никому не вреди и, если можешь, помогай» на все уровни бытия); развитие идеи творческого единства человека и мира (от «всё во мне и я во всем» до диалога и сотворчества в Общем деле созидания ноосферы).
Идеи такого рода в разных формах возникали в разных культурах, но постепенно выстраивались в единство, которое, бесспорно, имеет общечеловеческое значение. Однако их «выстраивание» во времени и овладение ими социокультурным пространством человечества в целом (превращение в норму САЦ) представляет собой достаточно сложную и противоречивую картину.
Относительно исторического времени следует сказать, что различные типы культур не могут быть представлены как его последовательные этапы на какой-то единой «магистральной линии», «стреле времени». Скорее, эти «стрелы» пронзают человеческие культуры в разных отношениях , образуя причудливый «граф времени». Исследователи, которые вообще отрицают единство человеческого развития и видят лишь некоторые аналоги внутри общих этапов развития отдельных культурных организмов, говорят только об «одновременности» тех или иных явлений в жизни эти организмов. Так О. Шпенглер, выделяя в качестве основных эпох духовной жизни любой культуры «весну», «лето», «осень» и «зиму», выстраивает таблицы к сравнительной морфологии мировой истории, сопоставляя «одновременные» эпохи духовной жизни в индийской, античной, арабской и западных культурах, «одновременные» эпохи искусства в культурах египетской, арабской и западной и «одновременные» политические эпохи в египетской, античной и западной культурах. Например, в период «весны» для него «одновременными» оказываются арийский и эллинский героические эпосы, евангелие и западные легенды о святых, в период «осени» — идеи санкьи, античной софистики, мутазалитов и европейских сенсуалистов [35]. Л. Н. Гумилев, выделяя в развитии этносов такие этапы, как толчок, подъем, акматическая фаза, надлом, инерционная фаза, обскурация, гомеостаз и депопуляция, сопоставляет по ним развитие различных этносов в диахронической схеме [36].
Можно спорить о корректности проводимых аналогий (особенно у Шпенглера), но сама идея исторической одновременности событий, занимающих разное положение на шкале физического времени, может быть сформулирована и без кавычек. Действительно, и в наше (физическое) время по отношению к определенным качествам исторического развития (связь разных форм времени с разными качествами была показана в Части второй) разные люди не являются современниками . Были ли современниками жившие одновременно в физическом смысле Ф. Ницше и Вл. Соловьев, М. Пришвин и Г. Миллер, М. Фуко и Д. Андреев? Для кого-то современником является неандерталец, а в каком-то другом отношении современниками оказываются Платон, Гегель и философ нашей эпохи, а именно: в отношении интенции и способности видеть универсалии и работать с ними («продвинутые» постмодернисты просто не обладают этим качеством).
«Но, — могут возразить мне, — ведь есть же доминирующее качество эпохи или культуры, по которому можно найти ее место на шкале исторического времени?» Я бы не стал спешить с категорическим ответом. Во-первых, такая возможность, в принципе, допустима. Во-вторых, скорее всего, это можно сделать не вообще, но опять-таки по отношению к определенному качеству (скажем, интроверсивные преимущества восточной культуры и экстраверсивные — западной). В-третьих, такая сравнительная оценка культур требует конкретного анализа с позиций, от которых современная историческая наука достаточно далека. Чаще всего она описывает факты, иногда обнаруживает стоящие за ними структуры и почти никогда — глубинное ценностное содержание.
Несинхронности достижений на пути к развивающейся гармонии соответствует разорванность человеческих масс в социально-культурном пространстве, неравномерность развития социальных общностей и личностей. Извечная созидательная работа, проводимая интеллигенцией и служителями, не успевает охватить конформные массы, особенно в те периоды, когда происходит активное «вбрасывание» последних в историю. Это «вбрасывание» может носить как стихийно-протестный характер («бунт бессмысленный и беспощадный»), так и быть вполне осознанным стремлением получить большие права и реализовать большие возможности вследствие увеличения свободного времени, уровня образования и улучшения уровня жизни в целом. Но эти объективные блага часто идут не на пользу человеческого развития, если субъективное основание, базовые ценности не готовы к их разумному освоению. И тогда на волне подобных «вторжений» происходят подвижки в правящих структурах: одни деструкторы, манипулируя массами и используя для этого мимесис по отношению ко вполне достойным идеям, сменяют других: «В нормальном государстве вне закона/ Находятся два класса:/ Уголовный/ И правящий./ Во время революций/ Они меняются местами» [ 37 ] .
В XX столетии криминализация общества в целом (активность масс люмпенов и распространение стереотипов криминального поведения на мещанство) и правящих структур (откровенно преступные установки «элиты» и «суперменов»; криминализация моды у первых и сращивание с мафией у вторых) приняла глобальный характер. Вместо ожидаемого торжества прогресса (сначала через идеи коммунизма, соединенные с могуществом науки, теперь — через «информационное общество») мы получили третий этап господства искусственно-социальной зависимости — зависимости информационной, основанной на манипуляции сознанием. При этом вещная зависимость (вследствие ориентации на максимальную прибыль и удовлетворение искусственно раздуваемых потребностей) отнюдь не сдает позиций. Развитие мирового сообщества в настоящее время находится в такой глобальной проблемной ситуации , которая является самым мощным Вызовом для существования человеческого общества и биосферы. Чтобы представить, какое мировоззрение может обеспечить эффективную стратегию Ответа на этот Вызов, охарактеризуем суть сложившейся проблемной ситуации.
Примечания.
31. Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990. С. 94.
32. Маркс К. Критика политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1. С. 100, 101.
33. Платонов С. После коммунизма. М., 1989. С. 49.
34. Вильчек В. М. Алгоритмы истории. М., 1989. С. 88.
35. См.: Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск, 1993. С. 96-105,
36. См.: Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1992. С. 508, 509.
37. Волошин М. Россия распятая. М., 1991. С. 207.