Орлова Н.Х.
«Непоправимый» сценарий
Так шло, пока, вняв зову искушенья
Змеиного, прекрасная жена
Беспечно не презрела запрещенья;
Но вот, увидев сладкий плод, она
Сладчайшею улыбкой соблазнила
Супруга сердце: сам с собой в борьбе,
Страшился он вкусить, - но страсти сила
его рассудок вскоре победила
и за любовь он выбрал смерть себе! [1]
Религиозная вера входила и входит важнейшим элементом в жизнь человека, народов, цивилизаций. В этом смысле история человечества - это история религиозных идей. «Доверие» к богу (богам) позволяло религиозным идеям влиять как на повседневную жизнь человека, так и на ход истории. И история христианской церкви дает убедительный тому пример. По мнению диакона Андрея Кураева, один из центральных парадоксов христианства, связанный именно с уникальностью личности Христа, заключается в том, что «религия, основанная на проповеди любви и свободы, одновременно является и самой догматической религией мира».[2]
Известное многообразие богословских мнений, философско-религиозных идей обусловлено на наш взгляд таинственностью Священного Писания и его уникальной открытостью для любой интерпретации. В первую очередь, это обнаруживается при исследовании соотношения человека-мужа и человека-жены с образом и подобием Бога, христианской этики брака, христианской морали пола (morale sexualle), где, как это не странно, мы не находим единства мнений по таким этикообразующим проблемам, как:
- был ли известный способ размножения предуготовлен Богом по благодати или по попущению слабой природе человека;
- был ли брак установлен в раю или же он появился как следствие грехопадения;
- почему первородный грех часто проецируется на половую функцию .
Исторически мы обнаруживаем возникновение проблемы пола в библейском сюжете о грехопадении, который, по мнению некоторых исследователей, отражал собой попытку объяснить возникновение у человека чувства стыда. Для Тертуллиана, например, спасение души через проявление стыдливости необходимо мужчине и женщине (в равной мере), так как всякий человек является храмом Бога, в котором чувство стыдливости охраняет этот храм, не допуская «ничего низменного и нечестивого», оскорбительного для Бога.
Христианская моральная теология смещает психологическую борьбу личности в ситуации нарушения запрета на половое общение, причем ключевой фигурой здесь выступает женщина. Возникает ситуация мучительного конфликта между требованиями половой природы человека и христианскими принципами половой морали. Отныне нравственная чистота и стыдливость предполагают в первую очередь репрессии над имманентными индивидууму и роду импульсами пола. Девственность и безбрачие на этом фоне возводятся в ранг высочайших добродетелей и включаются в нормативную христианскую идеологию.
Здесь, по мнению В.Н. Лосского, богословская мысль теряет свою четкость и не может быть ясно выражена, так как переплетаются два плана ? план сотворения и план падения. Мы оказываемся в ситуации, когда план сотворения может восприниматься только сквозь план падения. Мы вынуждены воспринимать проблему пола в том виде, в каком она проявляется в падшей природе человека, что носит характер «разрыва и раздробленности». И даже преодоление пола в новой полноте в таинстве брака и «ангельском образе» монашества не устраняют этой ограниченности.[3] «Стыд пола» проявляется как некий надлом в нем, изменение нашего к нему отношения.
Сюжет грехопадения имеет еще одну очень выразительную транскрипцию, которая во всю историю христианства влияла и продолжает влиять на представления о природе и сущности женщины, а вслед за этим, на отношения между полами. Вина за грехопадение легла всецело на женщину, что отражают и библейские тексты, и теологические писания. Причем вина эта неискупима, во всяком случае, в мире чувственном; лишь девственность могла преодолеть в малой доле презрение к виновнице со стороны церкви и общества.
Тертуллиан, предписывая женщине ходить в скромном одеянии и раскаянии, восклицает: «Разве вы не знаете, что каждая из вас есть Ева. Приговор Божий над вашим полом (родом) жив до сих пор. И поэтому должна продолжать жить и ваша вина. Вы ? та, что открыла двери дьяволу. Вы ? та, которая первая сорвала плод с запрещенного дерева. Вы ? первая, что преступила закон Божий. Вы соблазнили его (мужчину), которого даже у сатаны не было достаточно сил атаковать. Так легко (играя) вы разрушили прообраз Божий ? человека (мужчину).[4] За то, что вы заслужили ? т.е. смерть ? сам Сын Божий должен был умереть»[5].
Юридическое понимание «первородного греха» рассматривается Августином [6] и означает ответственность, которую несут все люди уже самим фактом наличия в них поврежденной природы. Не личный грех каждого человека, а первоначальный грех прародителей стал причиной того, что каждый рождающийся через полосочетание, подлежит закону смерти. В этом смысле, даже тот, кто не имеет личных грехов, уже в силу своего плотского рождения обладает этой перспективой. И Дева Мария, хотя и была матерью Иисуса, не избежала власти смерти, как причастная ветхой природе прародителей.
Григорий Палама объясняет, что плотское вожделение, «будучи независимым от воли и явно враждебным закону духа <?>, рождает, конечно, для истления, и является страстным движением человека, не сознающего чести». Даже у целомудренных, которые путем силы воли держат желания пола в рабстве и уступают им только в целях деторождения, они не утрачивают своей греховной сути.[7] В силу страстного рождения зло стало частью природы человека, и человек несет наказание за преступление прародителей, хотя и не так, как за свои личные грехи. Иисус был единственным, не зачатым в беззакониях.
Текст Библии, «непоправимый» для комментаторов, дает нам историю грехопадения в третьей главе Бытия, когда заповедь размножения и характерное ощущение («вот плоть от плоти моей») Адамом своей жены уже были даны. Следовательно, можно оспаривать опережающий план падения в божественном предвидении его возможности и «предуготовления» пола к этому. «Полосочетание» ветхозаветных людей было подчинено «кроткому деторождению», было благословлено и радостно. Пророки здесь пророчествовали, летописцы записывали, законодатели узаконивали, как будто весь народ ? это «священный родильный дом»[8].
Следуя за текстом книги Бытия, можно видеть, что «грехопадение произошло с чрезвычайной легкостью, бросается в глаза отсутствие борьбы»[9] (как со стороны мужчины, так и со стороны женщины). По мнению Игн. Брянчанинова, «праотцы почтены были свободою; при свободе в руководителя дан им Дух Божественной премудрости: справедливость требовала, чтоб свободе предоставлено было выразиться по произволу ее»[10]. Но свобода праотцов выразилась в самоубийстве грехопадения. Здесь как бы отражается несовершенство и тварной свободы, и мира, в котором она реализуется.
Все же некоторое сомнение по поводу возможности вкушения запретного плода в тексте звучит, и именно из уст женщины: « И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть. Только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть » [Быт. 3:2,3]. В «Библейской истории» А.П.Лопухина поведение женщины объясняется такими ее качествами, как способностью поддаваться увлечению, невинностью и любопытством. Невинность не позволили ей сразу распознать коварство в вопросе змея « Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю? » [Быт. 3:1]. Распознав же ложь, она осталась в диалоге со змеем именно в силу природного любопытства. Коварное слово возбуждает в душе женщины тревожные сомнения и борьбу: «Что такое добро и зло, которые она может узнать? И если люди блаженствуют в теперешнем состоянии, то в каком же блаженстве будут они, когда станут, как боги?»[11].
Жена в этой драматической ситуации является и объектом обольщения змеем, и активным субъектом событий. Она вступает в переговоры с искусителем, высказывает сомнение, начинает рассматривать дерево («и увидела жена» ), оценивает посредством разума достоинства дерева («дерево хорошо для пищи», «оно приятно для глаз», «вожделенно», «дает знание» ), вкушает плод сама и дает мужу. Адам же выступает в этом сюжете абсолютно пассивным: « и дала также мужу своему, и он ел», «жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел » [Быт. 3:6,12]. Преподобный авва Дорофей толкует эти слова Адама, как дерзость обвинения Бога в том, что он сам дал ему жену, которая и ввергла его в грех. Человек?муж перекладывает ответственность на жену и на самого Бога, намекая ему, что само сотворение привело его к злу. Здесь Адам ? «первый детерминист»[12]. Жена в ответе Богу тоже предпринимает попытку отклонить от себя вину ( Змей обольстил меня, и я ела [Быт. 3:13] ), и эти слова правдивы, но виной является ложь отклонения вины.
Отметим, что Бог, призывая к ответу, первое вопрошание обращает именно к Адаму, затем в жене, затем к змею. Однако суд Бога первым падает на змея[13], затем на жену, как первую преступницу и виновницу гибели мужа и уж потом на мужа, как предпочетшего послушание жене, а не Богу. Часто мы встречаем смещение акцента ответственности именно на женщину, что порой используется для объяснения сложившихся традиций противоборства в отношениях между полами. Именно грехопадение, в котором дьявол использовал жену как орудие совращения, по мнению священника Д.Соколова, исказило до основания отношения мужчины и женщины. С этого момента, муж, стремясь избавиться от бремени забот и трудов (посланных ему в качестве наказания за грехопадение), превращает жену сначала в работницу, а потом и в рабу. Стремление же жены освободиться от рабской подчиненности, провоцирует ее на хитрость и лукавство, которые с этого момента наделяются прилагательным «женское». Первой сделав то, что запретил Бог, и, предложив последовать за ней мужу, она «из соблазненной тотчас же сделалась соблазнительницею»[14].
В догматическом богословии мы находим следующую психологическую интерпретацию поведения жены. В ее недоверии к змию: « Плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть » [Быт. 3:2-3] нам предлагается слышать нотки недовольства строгостью заповеди (именно в словах: « не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть »). Более того, женщина уличается в сочувствии «злобе» искусителя, что дает ему возможность действовать настойчиво и клеветать на Бога: « нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» [Быт. 3:4-5] .
Далее все сомнения жены объясняются ее неспособностью поступать по уму, но лишь по «прельщению» чувств. Похотью плоти определяется ее состояние, когда « увидела жена, что дерево хорошо для пищи », и похотью очей, когда увидела, « что оно приятно для глаз ». Гордыней маркируется ее стремление к равному с Богом всеведению, когда она обнаруживает, что « вожделенно, потому что дает знание »[15]. Грех начинается тогда, когда «ум прилепляется к привходящей мысли», когда появляется «некоторый интерес или внимание, указывающие уже на начало согласия с вражеской волей, ибо зло всегда предполагает свободу, иначе оно было бы лишь насилием, овладевающим человеком извне»[16].
Аналогичная психологическая интерпретация дается и в тексте «Закона Божьего»[17], призванного быть настольной книгой каждого христианина. Искушаемая змием, жена увидела в запрещенном дереве не то, что заповедал Бог, но то, что пожелала увидеть. Перед вкушением плода она попадает во власть похоти плоти, страсти к наслаждению и гордости житейской, когда захотела изведать высшего знания («мечтание кичливого многоведения»)[18]. Планом первого греха было охвачено все существо женщины. Чувствами она устремилась к приятным ощущениям, сердце ее охватило желание наслаждаться без рассуждения. Отметим, что грехопадение в «Законе Божьем» подчеркнуто не связывается с физической любовью между мужем и женой: во-первых, потому, что сам Господь дал им заповедь «плодитесь и размножайтесь?», во-вторых, жена согрешила первая и одна, а не вместе с мужем. Здесь подчеркивается и меньшая ответственность Адама за случившееся.
Священник Димитрий Соколов пишет, что созданная всеблагим Богом жена?подруга, должна была своей любовью сделать блаженство человека полным. Место ее не ниже мужчины, так как лишь равный может оказать достойную помощь, но в то же время «место это второстепенное, зависимое: жена сотворена после мужа, создана для мужа»[19].
Здесь муж означивается как исполнитель воли Бога, призванный своей суровостью «быть блюстителем своей жены» и давать «позволения» или «запрещения» жене такие, «какие внушает ему Бог»[20]. Но Адам не справился в раю с этим призванием по отношению в жене. Адам молчал.
Текстуально и хронологически мы не находим в библейских текстах указания на то, что Адама не было рядом с Евой в момент грехопадения. Более того, в англоязычном варианте библии буквально говорится о том, что они были вместе возле злополучного дерева: she also gave some to her husband, who was with her , and he ate it . [Gen. 3:6] На еврейском языке фраза «который был с нею» имеет еще более конкретный смысл. Еврейская конструкция слова imha содержит в себе предлог im («с») и личное местоимение третьего лица женского рода ha («ею»). Причем im означает настолько тесную близость, что аналогом ей может служить сексуальное, физическое общение. Таким образом, в еврейском тексте буквально указывается на то, что Адам был пространственно именно рядом с женой[21].
Стиль повествования информирует нас об отсутствии и временного разрыва между моментом вкушения плода женой и моментом, когда она дала его Адаму. Одновременно у них появляется и характерное ощущение наготы и стыда ( и открылись глаза у них обоих , и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясание [Быт. 3:7] ) . И ситуация радикально меняется, если мы признаем, что Адам все время был рядом с женой.
Однако «молчание» Адама редко является предметом как богословского, так и религиозно-философского анализа[22]. Зачастую создается впечатление, что жена, вкусив запретный плод, отправилась на поиски Адама, чтобы предложить ему присоединиться к ней. Тогда становится понятным смещение тяжести обвинения за грехопадение на женщину. Мужчина же либо пассивно последовал ее примеру, либо вкусил запретный плод, чтобы не оставить ее одинокой в своем грехе. В худшем случае, мужчину можно упрекнуть в пассивности и безволии, которое Адам как-то пытается оправдать своим упреком Богу, что « жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел » [Быт. 3:6,12].
Молчание Адама логически вписывается и в контекст всего библейского повествования. Молчание Адама ? это молчание библейского мужчины, когда следует говорением утверждать волю Бога. Перед тем как вкусить плод, Адам имел возможность и должен был говорить несколько раз: предостерегать жену в диалоге со змеем, активно обличать змея в коварстве и лжи, попытаться удержать жену (проговорить свои сомнения, отказ) от вкушения запретного плода. Но Адам предпочел молчание, а затем согласие с нарушением заповеди Бога. Иначе, Адам отошел от заповеди не в момент, когда вкусил плод, а в момент, когда промолчал, т.е. еще раньше женщины.
Примеры «молчания» мужчины мы обнаруживаем и у Авраама, и у Лота, и у Исаака и у других библейских персонажей. Всякий раз их молчание ставило под угрозу жизнь их жен (Авраама, Исаака), драматически влияло на судьбу сыновей (Ноя) и ставило под угрозу продолжение и благополучие рода (Лота, Иуды). Всякий раз молчание мужчин ложилось бременем обвинения и ответственности на женщин и сыновей, моделировало ситуацию хаоса и беспорядка, разгребать завалы которого приходилось многим поколениям потомков «промолчавших» патриархов.
Примечания.