О.А. Козина

Метафизика стиха

Устройство стиха таково, что можно отдельно говорить о структуре, задающей форму, содержательной насыщенности, представленной локальным словарем, языке, исполняемом в ритме. О концепции стиха, формирующей определенные смысловые объекты явлений, различаемых по цели отношения. О тех способах,чтохарактеризуютотношенияиобразуютстили?

Акцент данного размышления ? метафизика стиха как события языка.

Язык словесный многомерен благодаря его одновременной дифференциации вовне ? внешний язык, внутрь ? внутренний; также тот, который теряется при выражении и остается необнаруженным ? непрерывно умолкаемый язык и, наконец, молчание. При этом он един и так существует.

Собственно словесный язык отличает говорение (по Хайдеггеру) как присущность по все стороны явленности, т.е. язык говорит и когда говор его различим, и когда он замолкает во внутренний, и когда молчание говорит о неразличии.

При условии потребности перевода собственного состояния в событие, в оглашение возникает поэтическая речь, в каковой внутренний язык ищет формы и говорит, в них пребывая.

В стихе происходит выговаривание языка, когда единый говор внутри прерывается конкретным говорением о переживании. Говорение прекращает процессность и обращается в выговаривание, стягивание языка в единую локальную форму, интервал смысла. Об этом говорит любая структура стиха, которая замкнута. Хайдеггер предполагает, что «чистый говор» и есть поэзия, здесь происходит завершение языка. Поэзия же есть создание поэтической, внутри говорящей речи, стремящейся через письменную стать речью как таковой ? внешней, поэтому «чистый говор» возникает и длится и означен поиском выходов из говорения. А стих как раз и несет в себе суть выговаривания, не говора: говорение замыкается формой, языку предоставлено завершиться и обратиться к логике своего создания, близкой логике круга, когда вырваться из его крепкой структуры можно лишь отыскав прорыв смысла. Язык стиха обращен к охваченному содержанию, стих часто не имеет окончания, оно переходит в начало, либо он завершает мысль, либо закон его устроения ? реприза.

В стихе язык обращается к пространству и становится речью. Это не есть речь языка, это собственная речь стиха, где язык подчинен своим же средствам и, прежде всего, форме. Стих разрешает проблему измерения: линейное существование текста переходит в звучание, имманентное пространственному бытию. Эта цель стиха, т.е. звучание, связана с потребностью поэта быть, перескочить через существование в бытие минуя конец: установить особенное отношение ко времени, позволяющее сущности стиха провозглашаться и не прерывать свое бытие. Хотя это бытие ? в пределах стиха, где он говорит и будет говорить, и время языка, завершаемое стихом и в стихе, также будет сколь угодно длиться. Время стиха циклично и поэтому мифологично, а способ преодолеть завершенность существования посредством поэтической завершенности ? один из парадоксов говора поэтической речи. Звучание и есть тот внешний предел языка и порог, за которым ? пространство, перейти который стремится поэтическая речь сквозь говорение и, наконец, выговаривание в стихе. Говоря о своем содержании, завершенной конечности, стих говорит о себе, что он создан и есть, что вот он ? говорит и говорит определенным образом, что им говорит язык; стих явлением языка выговаривается в свой миф. И так, самостоятельным языком стих присутствует в языке, заявляя о своем со-бытии языку. Язык сам себе и заявляет стихом, что он способен высказаться не однажды, но единственно ? так.

Поэтому в стихе, несомненно, присутствует «язык языка», та его сосредоточенность и связность, которая позволяет удерживаться языку в себе, или ? «чистый говор». Но стих обнаруживает и такое выговаривание, в котором язык сам для себя некоторое время пребывает неузнанным. Этот неузнанный язык можно отнести к созданному творческими усилиями поэзии, как, например, считал Андрей Белый («цель поэзии ? творчество языка»). Но, поскольку весь язык, и выраженный, и выражаемый (одновременно утаиваемый), и невыраженный (таящийся) несет из глубин своего молчания могучую потребность выразиться, от себя ? выраженного ? язык и узнает о том, что он есть. И о своем, пока не явленном, бытии. Тогда поэзия ? его потенция обнаружения скрытого, таящегося говора. И тогда язык не принципиально нов, а лишь не узнан, не уловленный своим выражением. Предположение не о творении, а о со-творении языка более адекватно языку и сообщает поэзии «пробующую способность», чутье не просто эстетически целой формы, а формы живой, отвечающей биению бытия в языке.

Вопрос живой поэтической формы стиха как раз относится к присутствию чистого говора, т.к. говорение не умолкает, и чистый говор предназначен к тому, чтобы язык был обнаружен наперекор часто препятствующему говорению. Язык мешает сам себе являться вовне и до конца не высказывается, хотя и выговаривается. Если бы язык стал высказанным, способность самообнаруживаться в поэзии иссякла бы, и стихи прекратились. Живая форма возникает ритмом. Ритм соотносит переживание явления и само явление (все то, что обговаривается языком, все, что язык в-себя-вговаривает). Стихом язык не только говорит, но и относится, высказывает свое отношение, соотносясь. И стих ? одновременно объект языка, к чему язык направлен и с чем вместе способен быть, называя его в себе, и стих также ? субъект языка, чем язык проявляет отношение уже к объекту стиха, заключенному в его конечный космос и становящийся от этого космичным. Ритм стиха, возникающий благодаря тому или иному способу размещения слов (соотнесения слов) относительно друг друга и относительно молчания, созвучен личному телесному ритму. В нем ритмы жизни, бытия, говора языка и речи. Ритм телесный во многом определяет ритм говора. Поэтический говор о бытии интимен и изначально полностью заключен в аутистическую речь. Но он говорит о бытии и становится говорением, переговаривая в себе аутизм (по Блейеру; Пиаже), преодолевая его. Бытие изрекается не говором, а поэтическим говорением, но пока это говорение эгоцентрично и не хочет сообщаться вовне. Оно ? владение подлинности, оно сокрыто и на поверхности личности отражено так называемым творческим поиском. И лишь потребность языка выговориться делает возможным выговаривание подлинности в поэзии до собственной личности, и ? из нее. По цели стих исключительно социален, хотя по сути остается обнаруженным изнутри.

Благодаря своей обнаруженности и оглашению, стих пребывает во времени как стих, обладающий самостоятельной сущностью и своим языком. Хотя в момент своего завершения стих, называясь стихом как таковым, теряет связь с языком, который им выговорился. И, так как поэзия стремится к речи, стих теряет и связь с выговорившейся подлинностью (индивидуальностью), начиная принадлежать уже ее личности, ? лику, обращенному к другим, вовне себя, куда высказалась стихом. Подлинность же снова умолкает до следующего выговора. В моменты оглашения происходит и отщепление, автономизация «стихоорганизма», он уже пребывает сам, принадлежа себе и «себейности» своей поэзии, выговоренной другими стихами. Стих имеет собственное внутреннее цикличное время и сколь угодно «внешних», длящихся в бесконечность из нулей оглашения.

По отношению к языку, таким образом, форма стиха является в некотором смысле ритуальной, язык восходит и к говорению, не может не восходить, не образуя смысловых кульминаций, не приобретая себе пространства (называя его, в-зывая к нему), и к самому бытию, стремясь его выговорить и превзойти.

Поскольку стих пишется по памяти, то говор говорит теми впечатлениями, которые были утаены им при восприятии. Он говорит их заново, возвращая им пережитое время. Описанное в стихе бытие конечно, так как вписывается (вговаривается) в космичность стиха.

Стих целостен, потому что конечен и живет своим выговором, оберегая свою «себейность». Но именно в стихе язык преломляется так, что становятся заметны его складки (делезовский термин): возникает тот говор, что слышим, ? выговор языка, откуда говорит сам стих; то поэтическое говорение, которое остается за пределами стиха, сразу за гранью его словесной «кожи», где оно говорит, умолкая к молчанию; и утаенный говор, стиху не принадлежащий, но принадлежащий языку.

Метафизика стиха имеет место как такое событие языка, в котором язык выходит за свои пределы в стихе. Стих говорит. Стих говорит с бытием. Стих по своей обнаруженной сути не может не высказаться о бытии, так как имеет особенную форму, в ритме желающую совпасть с ритмом восприятия бытия и так ? с ритмом самого бытия. Стих говорит с бытием, выговаривает бытие, обращаясь к нему, и сам ответствует за бытие. Язык не весь ? о бытии. Говор о бытии утаен. Поэтическая речь своим говорением прекращает молчание о бытии и говорит с ним. Стих ? запредельная форма языка, выговаривающегося к бытию.

Наверх